Как сообщает издание "Псковская губерния" , Петров ранее узнал из нескольких источников, что его деятельностью заинтересовались в отделе по защите конституционного строя УФСБ по Псковской области с подачи федерального ведомства. По словам тренера, интерес федеральной службы связан с публичной акцией, которую он провел 22 июня со своими подопечными, разрисовав цветными мелками забор 76-й десантно-штурмовой дивизии на улице Юбилейной в Пскове. Рисунки и надписи призывали к миру в отношениях между Украиной и Россией. Спустя два дня надписи были смыты.

"Последние сутки получал из разных источников информацию, которая сводилась к общему: я перешел какую-то грань. В итоге срочно пришлось покинуть территорию государства, сразу после тренировки, вот так - с рюкзаком с кимоно, в шортах и футболке. Предположительно, ситуацию подают так, что, мол, мы с ребятами вместе с рисунками рисовали призывы какие-то экстремистские и прочее. Бред, у нас есть фотографии стен. Может, они и нарисовали потом, сфотографировали и потом смыли, кто его знает?" - сообщил Петров изданию. Он также рассказал, что подал документы в департамент миграции с требованием предоставить политическое убежище. "Назад не вернусь", - резюмировал он.

Кроме того, Михаил Петров выступил на антикоррупционном митинге 12 июня с речью, в которой рассказал о бывшем сотрудничестве с чиновниками, и призвал бороться с коррупцией.

"Они ничего вам не отдадут. Я вам это говорю как человек, который два года прислуживал администрации области. И делал это за деньги. Это 20-30 тысяч рублей месяц. Ни много ни мало, но я вот продался за такую цифру. Я не рекомендую это делать. Вам не будут давать ответы, вам сразу начнут "обрезать руки и ноги" - то, что делают сейчас со мной. Сейчас идет борьба за выживание меня и клуба", - заявил тогда Петров.

Издание отмечает, что Михаил Петров стал известен во Пскове после того, как в связи с конфликтом с областной администрацией начал активно заниматься общественной и политической деятельностью.

Как позже сообщили местные издания, речь идет о некоем Михаиле Петрове, который вместе со своими воспитанниками разрисовал стены, огораживающие территорию части, призывами к миру в отношениях России и Украины. Через пару дней военнослужащие части смыли все рисунки, однако этот демарш стал, по всей видимости, формальным поводом для самого наставника обратиться к властям Эстонии с просьбой о политическом убежище. Как приводит слова беглеца «Псковская губерния», в последние сутки он начал получать из разных источников информацию, которая сводилась к тому, что он перешел некую грань.

«В итоге срочно пришлось покинуть территорию государства, сразу после тренировки, вот так - с рюкзаком с кимоно, в шортах и футболке. Предположительно, ситуацию подают так, что, мол, мы с ребятами вместе с рисунками рисовали призывы какие-то экстремистские и прочее. Бред, у нас есть фотографии стен. Может, они и нарисовали потом, сфотографировали и потом смыли, кто его знает? Только что я подал документы в департамент миграции на политическое убежище. Назад не вернусь», - приводит издание слова Михаила Петрова.

Сразу же в социальных сетях развернулась бурная полемика, участники которой пытались определить, много ли политики было в действиях господина Петрова? Между тем известный психолог Сергей Калинин из Пскова убежден, что в пылу дискуссии была совершенно позабыта третья сторона - подопечные, которыми тренер банально манипулировал:

Есть такое выражение - «мир детства», и, на мой взгляд, это не какое-нибудь абстрактное понятие. Поэтому вламываться в него, пытаться промыть мозги в соответствии со своими (взрослыми!) установками - совершенно недопустимо, - считает Сергей Иванович. - Пока ребенок не получил паспорт, пока у него не сформировались жизненные принципы, втягивать его в политические разборки, по меньшей мере, некорректно.

Эксперт уверен, что каждый раз, когда взрослые решают свои проблемы, пытаясь воздействовать на сознание детей, они разрушают мир детства, переходят эту невидимую границу, добиваясь достижения своих сугубо взрослых целей. Может быть, кому-то эта аналогия покажется грубой, но по сути своей вовлечение детей в политику чем-то сродни сексуальному насилию: ребенок не понимает сути происходящего, что только усугубляет вину взрослых.

В последнее время у нас много говорят о необходимости патриотического воспитания, получения религиозного образования в школах. При этом большинство экспертов сходится на том, что информация должна подаваться с разных позиций - нейтрально, чтобы, по мере взросления, школьники сами смогли ее переварить, выработав таким образом личное отношение к этим фундаментальным понятиям, - отметил психолог. - Поэтому, повторюсь, когда тренер, пользуясь авторитетом наставника, внушил подопечным свою позицию, он втянул детей в свои личные разборки с режимом. Таким образом, он совершил над ними прямое моральное насилие.

У меня сложилось такое подозрение, что, приведя своих воспитанников к территории охраняемой воинской части, он создал опасную ситуацию, как тот водитель, который рискует на дороге не только своей жизнью, но и жизнями участников движения. Если бы он провел конкурс антивоенного рисунка, например, в интернете, то эта бы акция никому бы не угрожала. Но в данном случае речь идет о создании заведомо опасной ситуации, которой нет оправдания. И политика тут ни при чем.

Foto: KAPO

Псковский тренер Михаил Петров надеется через 90 дней выйти из эстонской тюрьмы, пишет издание "Псковская Губерния" . Приводим статью в полном объеме и без изменений:

”Физрук” Михаил Петров уже заслужил, чтобы о нём написали книгу или сняли фильм. Пожалуй, главный псковский авантюрист XXI века почти год сидит в эстонской тюрьме, которую называет ”позором ”. Своё заключение Михаил по-прежнему внятно (по разным причинам) объяснить не может, говорит только, что с Эстонии надо общаться аккуратно и лучше не сдаваться самостоятельно. ”Так или иначе вас захотят посадить”, - считает он.

”Человек, который два года прислуживал администрации”

Историю Михаила Петрова надо рассказывать сначала, хотя в Пскове её многие хорошо знают. Псковский тренер Петров вернулся из эстонского Тарту в Псков, где занялся тренировками по смешанным единоборствам, джиу-джитсу, грепплингу. ”Физрук” Петров (уже сложно вспомнить, кто же первым придумал ему этот ”лейбл”, который он сам с любовью продвигал) - человек-харизма, даже скорее фанатик, который загорался сам и зажигал всех, кто рядом. Петров жил в спортзале, ремонтировал его вместе с родителями, устраивал детям настоящий праздник.

С Михаилом общались многие, одним из его постоянных партнёров на татами был политический вице-губернатор Псковской области Максим Жаворонков (нынешний первый замруководителя исполкома ). Общался, в меньшей степени, Петров и с Андреем Турчаком, в том числе и по соцсетям (их переписки уже почти год есть в нашем распоряжении, но по понятным причинам публиковаться не будут). Дружба Петрова с администрацией области помогла обеспечить поддержку клубу, сам Михаил публиковался в ”Псковской правде”, регулярно мелькал в соцсетях. Достаточно быстро его ”пассионарность” стала принимать активные формы: то он заявлял, что будет создавать псковский филиал организации ”Оплот”, то собрался ехать и жечь бастующих дальнобойщиков, которые жгли покрышки и выступали против ”Платона”.

А потом что-то резко изменилось. Истории разнятся, но наиболее правдоподобная версия (каждый традиционно старается при конфликте максимально опрятно) связана с тем, что у Петрова и Жаворонкова произошёл конфликт. На почве денег или политики - это уже не столь важно, да и выяснить правду можно только на очной ставке.

Петров резко ушёл в оппозицию, возненавидел российский авторитарный режим, стал выступать на митингах, организованных штабом Навального в Пскове, пытался войти в региональный совет псковского отделения ”Открытой России”. Перед бегством в Эстонию Петрову прислали документ, в соответствии с которым он задолжал за аренду более 100 тысяч рублей. Связано это было то ли с какой-то ошибкой в бухгалтерии, то ли где-то он не прочитал то, что пишут мелким шрифтом. ”Я спортсмен, а не бухгалтер!” - кипятился тогда Михаил Петров и говорил, что всё это делается с подачи чиновников.

Кульминацией истории стал июнь 2017 года. Сначала Петров выдал удивительную фразу на митинге штаба Навального 12 июня, заявив, что ”прислуживал администрации Псковской области”. ”Здесь есть плакаты ”Жулик, не воруй. Жулик не может не воровать, вор не может не воровать, а мы просим его: ”Вы можете не воровать немножечко?”… Они ничего вам не отдадут. Я вам это говорю как человек, который два года прислуживал администрации области. Прислуживал. Даже не служил, и делал это за деньги. Это 20-30 тысяч рублей месяц. Ни много ни мало, но я вот продался за такую цифру. Я не рекомендую это делать”, - признался Петров.

А ещё через 10 дней Михаил Петров и ребята из его секции расписали стены 76-й десантно-штурмовой дивизии. Через два дня их помыли, а ещё через два дня Петров бежал из России.

ТОП

Когда он прибыл в Эстонию, мы с Михаилом были постоянно на связи: он просил помочь ему со статусом политического беженца и в принципе следить, чтобы его где-то ”не закатали в цемент”. Параллельно он рассказывал, как адаптируется на местности, как он устроился в центр для иностранцев. ”Мне насильно прямо впихнули 20 евро. Я говорю ”я отказываюсь от соцпомощи”. Они: ой, вы наверно суицидально настроены, вам нужна психпомощь. А два грузина в трико на меня смотрели как на инопланетное г**но. С интересом и брезгливостью. Они вообще за путена спят жрут тут год”, - писал Михаил (орфография сохранена).

”Позор Европы”

Сегодня Петров сидит в эстонской тюрьме. Длинный холодный бетонный блок с камерами-пеналами. ”Это позор Европы, вот что я тебе скажу, - отвечает на допросы об условиях заключения Михаил. - Мне скажут: что ты жалуешься, вот, мол, в России ещё хуже. Вряд ли. У нас тут сидели трое русских, они родились в Эстонии, но по паспорту русские. Так они написали бумагу начальству с просьбой перевести их отсиживать в российской тюрьме, их перевели. На прошлой неделе, например, парень у нас тут повесился”.

Что же в итоге произошло, тренер по-прежнему рассказать не готов. ”Ну что, у меня был приятель эстонец, который помогал мне, потому что я не знаю язык - я же шпион, а шпион, конечно, не должен знать язык! - так вот, я когда ему сказал, что мне надо получить политическое убежище, и он меня отвёз в местную полицию. Я ему уточнил, что говорить надо всё же с КаПо, аналогом нашего . Мы поехали, проговорили около двух часов, я просил помочь мне, и да, мне помогли устроиться в центр для иностранцев, известное место здесь. А что пошло дальше… Ну, это пока секрет, как я говорил, мы заключили с ними джентльменское соглашение, которое они частично нарушили, и если они не сдержат слово и в других вопросах, я тогда готов буду говорить всё. И, думаю, для многих эстонских жителей это станет неприятным откровением. Одно я могу сказать: сами добровольно никогда не сдавайтесь. На переговоры идти можно, но вот так сдаваться - ну, вас в любом случае захотят посадить”.

В плане обещаний от КаПо - спокойный выход из тюрьмы через 90 дней, а также параллельное получение вида на жительство. Петров планирует выйти из тюрьмы в середине июля: пятилетний срок был назначен судом по схеме ”один плюс четыре”, то есть четыре года - условно. ”То есть если я уже выйду и украду банку молока, то тогда четыре года станут реальными. Но это вряд ли возможно. Когда я выйду… Здесь я уже не останусь, уеду” - ”Наверное, не в Россию?” - ”Конечно, не в Россию. Я тут посмотрел, как спецслужбы работают, я знаю, что меня ждёт. Ты пойми, ФСБ и КаПо - это одно и то же, все спецслужбы одинаковы. У меня совсем нет ненависти к Эстонии. А возвращаться - куда? Мне, например, сообщают, что сейчас якобы полиция детей и родителей клуба начала вызывать, собирают информацию о финансовых нарушениях и, по неофициальной информации, открывать дело по мошенничеству”.

Кстати, одним из пунктов ”джентльменского соглашения” между КаПо и Петровым, по словам Михаила, стал его отказ от статуса политического беженца или, как это официально называется, международной защиты. Почему спецслужбы Эстонии настояли на этом, непонятно. Сейчас главное для него - вид на жительство, документы ему обещали помочь оформить за пару недель до выхода из тюрьмы.

”Я абсолютно не отчаиваюсь, но приятного мало, - возвращается к условиям заключения Михаил. - У нас тут сидят шпионы, сексуальные насильники и наркоманы. Ну, со шпионами мы уже давно шутим: ”привет шпион, а ты чей шпион?” и так далее. У нас тут генералы боснийские сидят и многие другие интересные кадры. Но условия… Да, что, у меня здесь грыжа появилась, гипертония. Что говорят? Тебе скоро выходить, вот на свободе здоровьем и займешься”.

Сейчас Петров ждёт информации от КаПо, старается беречь здоровье, звонит родителям и нам. ”Вся эта история с ежегодником многих напугала. Один мой товарищ, тоже искавший политического убежища, вот уже три дня трубку не берёт. Эта история и шлейф шпиона - это всё было нехорошо”.

”Потрясающая история, как так получилось? - спросил он меня днём ранее. Я теперь в России - враг, в Эстонии - шпион. Не много ли для одного [человека]? Как так получилось, скажи?”

Карма, Миша, карма.

https://www.сайт/2017-06-27/pskovskiy_trener_poprosil_ubezhiche_v_estonii_posle_antimilitaristskoy_akcii_22_iyunya

«Срочно пришлось покинуть территорию государства - с рюкзаком с кимоно, в шортах и футболке»

Псковский тренер попросил убежища в Эстонии после антимилитаристской акции 22 июня

Страница Михаила Петрова в соцсети «ВКонтакте»

Тренер по спортивным единоборствам, директор псковской Детской школы единоборств № 1 Михаил Петров попросил политического убежища в Эстонии из-за того, что им заинтересовались в отделе по защите конституционного строя регионального УФСБ, сообщает издание «Псковская губерния» .

По словам Петрова, интерес силовиков к нему возник после антимилитаристской акции, которую он провел вместе с детьми 22 июня, в день годовщины начала Великой Отечественной войны. На стенах штаба 76-й десантно-штурмовой дивизии они написали «Мир без войны» и «Войне нет», нарисовали солнце и государственные флаги России и Украины. Через два дня солдаты смыли рисунки.

«Последние сутки получал из разных источников информацию, которая сводилась к общему: я перешел какую-то грань. В итоге срочно пришлось покинуть территорию государства, сразу после тренировки, вот так — с рюкзаком с кимоно, в шортах и футболке. Предположительно, ситуацию подают так, что, мол, мы с ребятами вместе с рисунками рисовали призывы какие-то экстремистские и прочее. Бред, у нас есть фотографии стен. Может, они и нарисовали потом, сфотографировали и потом смыли, кто его знает? Только что я подал документы в департамент миграции на политическое убежище. Назад не вернусь», — заявил Михаил Петров.

Он также оставил обращение к ученикам на странице своей школы в соцсети «ВКонтакте», в котором пообещал, что клуб будет жить без него.

: детский тренер из Пскова после антивоенной акции попросил политического убежища в Евросоюзе. Однако тогда не получилось. В Эстонии Михаил Петров вместо политического убежища (или вместе с ним) получил приговор – пять лет лишения свободы: год реального заключения плюс четыре условно. Позднее из эстонских СМИ стало известно, что Петров имел отношение к российским спецслужбам и к эстонцам пришел сдаваться в качестве шпиона. Недавно он вышел на свободу.

О работе на Службу внешней разведки Михаил Петров и сегодня рассказывает без особой охоты, хотя в краткую информацию о себе на странице в Facebook добавил слово "шпион". В Пскове об этой его ипостаси не догадывались, и на вопрос: "А знал ли кто из знакомых, что вы служили в разведке?" – Петров со смехом отвечает: "Нет, конечно!" Для всех – журналистов, чиновников, оппозиционных активистов – он был просто Физрук: детский тренер по смешанным единоборствам, чью преданность спорту власть пыталась использовать в целях патриотической пропаганды.

Физрук был заметным персонажем в политической тусовке и социальных сетях. Его знали как спортсмена, который в буквальном смысле живет в спортзале, как друга и спарринг-партнера вице-губернатора ​Максима Жаворонкова (ныне – первый замруководителя ЦИК "Единой России") и чуть ли не боевую единицу команды губернатора Андрея Турчака. В 2015 году Петров возглавил псковское региональное отделение скандально известного клуба MMA "Оплот", который после событий на Майдане перебрался из Харькова в Москву.

Однако в какой-то момент его риторика резко изменилась. На страницах соцсетей Петров, не стесняясь в выражениях, начал поносить режим, как ранее оппозицию. Он вступил в региональное отделение "Открытой России", стал завсегдатаем акций протеста, и на митинге 12 июля 2017 года, собранном псковским штабом Навального, откровенно рассказал, как два года "продавался власти". Обращаясь к молодежи, Михаил посоветовал не следовать его примеру: "Вы больше потеряете".

Накануне бегства Петров вместе со своими воспитанниками раскрашивал цветными мелками бетонный забор вокруг военной части ВДВ, дислоцированной в Пскове. Через пару дней пацифистские рисунки, в том числе про русско-украинскую дружбу, швабрами смыли солдаты. Именно с этой акцией СМИ связали его просьбу о политическом убежище в Эстонии.

Освободившись из эстонской тюрьмы (и сразу уехав в Германию), Михаил Петров рассказал Радио Свобода, что причины гораздо сложнее.

​"Когда ты начинаешь думать, тебя заменяют"

– Михаил, какие претензии возникли у властей к детскому тренеру?

– Да претензий никаких не возникло, просто я вышел из обоймы, и раз я вышел из обоймы, то должен либо вернуться, либо я буду наказан. А я как-то не планировал быть наказанным, у меня большие планы еще.

– Что значит – "вышел из обоймы"?

– Сейчас такое время, что нужно шагать в ногу и выполнять общие установки, и выполняя их, получать какую-то пользу, деньги и все такое. Со временем ты понимаешь: всего один шаг – и назад ты не вернешься, и ты уже вообще детьми не занимаешься, уже работаешь просто пропагандистом. Псковская областная администрация – часть общей системы. Так-то лично к каждому из них у меня претензий нет. Но так как они часть системы, значит, я для них враг.

– Между тем какое-то время вы были друзьями, вас там ценили...

– Да-да. Когда я открылся (открыл спортклуб "Искра". – РС) , года через три на меня вышел Максим [Жаворонков] и начал оказывать помощь. В общем-то, это нормально. Я считал и считаю, что до того, как стать оппозиционером, надо попробовать поработать с самим государством, то есть я попробовал с ними работать. Мне показалось сначала, что это будет плодотворно, но потом, со временем мне все это стало ясно и неинтересно, и я ушел.

​– Вы же занимаетесь детским спортом. Какое это имеет отношение к политике, к идеологии?

– Да, именно это и говорилось, сначала в мягкой форме: "Миша, занимайся только детьми, не лезь туда, не лезь за того, не лезь сюда". Какие-то бытовые вещи, вопросы с каким-то тренером, с какой-то семьей я начинал его просить (вице-губернатора Жаворонкова. – РС) , и это его раздражало. То есть их раздражает, когда… Вот тебе дали задание посуду мыть, ты и мой посуду. Тебе дали задание с детьми прыгать и в войнушку играть, и ни шагу влево или вправо. Когда ты начинаешь думать, тебя начинают наказывать, тебя заменяют.

– О чем таком вы просили, что раздражало?

– Это конкретных людей касалось, я называть не буду. Помощь конкретным людям из Псковской области.

– То есть бедные семьи, которым вы просили помочь?

– Где-то бедные семьи, где-то бедные дома-интернаты, где-то обиженный тренер – такие вещи. А потом вышли уже на российский уровень, и я говорю: "Почему это так? Почему нужно было Шлосберга бить?" – "Он враг. Нужно возвращать политическую статью, – он мне отвечает. – Их всех нужно выводить на мост, как Немцова". Вот эти вещи. И потихоньку ты понимаешь, что ты не можешь мыслить, даже пытаться мыслить, как ты хочешь. А меня подняли на такой уровень, что меня видно. То есть, когда я высказывал что-то против, мне сразу и Турчак писал, и Максим Константинович. А потом они просто перестали писать, и начались прокурорские проверки, то есть вся эта система заработала против меня.

Тренер Михаил Петров вместе с лидером псковского "Яблока" Львом Шлосбергом сажают деревья на Октябрьском проспекте в Пскове

Представляете, я выхожу из спортзала, возвращаюсь с детьми назад, а спортзал опечатан прокуратурой. Прокурор приезжает к директору школы, директор школы бежит и опечатывает спортзал. Я привожу детей в столовую, выбегает заведующая столовой: "Мы не можем вас обслуживать!" Вот в последнем лагере: мы приходим в пожарный музей, нас ведут на экскурсию, забегает директор музея и что-то там шепчет. Бледный экскурсовод выходит: "Ой, у нас сейчас свет выключат, вы должны уйти". Это было каждый день на каждом шагу. Каждый день!

– Это началось резко или постепенно нарастало?

– Это шло как-то постепенно, да. Я не вел хронологию, но я чувствовал, что перешел какой-то Рубикон, и уже назад некуда.

"Помощь заключалась в том, что они мне не мешали"

​ – А как начиналась ваша дружба с властями?

– Сначала была показана любовь к детям и желание помочь им. Вот я тренер, я люблю свою работу. Я жил на ул. Карла Маркса, в кладовке магазина. Дверь открывалась – заходил в двадцатиметровый спортзал, у меня было там по десять групп. Вот, я работаю, это все видно. И однажды мне пишет… а я даже не знаю, кто это, Штирлиц на аватарке: "Ты очень классный парень, мы тебе хотим помочь". Потом один наш знакомый объяснил, кто это, я думаю: ну и ладно. А мне как-то все равно было, для меня областная администрация – это было такое сборище мышей.

– И кто это был?

– Максим Константинович Жаворонков. И когда он пришел, он мне показался, и сейчас кажется, человеком, который заинтересован в спорте, в развитии детского спорта, в помощи тренерам. Он и сейчас помогает, но ты должен соответствовать его представлениям о тренере. И то, что ты пишешь, говоришь, должно соответствовать.

То есть, если я ставлю прямой удар правой, я должен заниматься исключительно этим. А я себя не считаю… Как меня назвал бывший начальник областного спорткомитета, я – социальный работник. Я посредством спорта пытаюсь развивать ребенка, понимаете, и вместе с ними развиваться. Как педагог, я с ними иду, с детьми. И мне абсолютно не важно, ударит он хорошо правой прямой или не ударит, он от этого хуже у меня не будет. Сделает он бросок хорошо или нет – для меня он так же будет дорог. А там все было так поставлено: "Так, митинг у нас весной, может, вам выйти?" Не так что: "Миша, если не выйдешь, тебе ничего не дадут". Но было сделано так, что взрослый человек понимает, что надо выйти на митинг – там, "Русской весны", Крыма, еще что-то…

Бывший вице-губернатор Псковской области Максим Жаворонков, боец MMA Джефф Монсон и Михаил Петров в Пскове, 23 февраля 2015 г. Приезд Монсона был приурочен к открытию регионального отделения клуба ММА "Оплот".

​– И ходили, массовку изображали?

– Ходили, ходили, можете фотографии найти где-то во "ВКонтакте". А когда мы ходили на Навального, я просто шел один, мои близкие ребята сами шли. Я с ними размышлял, они говорят: "Мы тоже хотим пойти". Я говорю: "Пойдемте". Вот такая была разница.

– В чем заключалась помощь вам администрации?

– Во-первых, административный ресурс был включен на меня. А я вот, честно, сейчас вспоминаю – особо-то ничего и не было. Спортзал… А, да, гранты! То есть в половине одиннадцатого я уже знал, что получу грант, по которому в час, после обеда, только решение принималось. По-моему, два гранта я получал .

– Областные гранты для социально-ориентированных НКО?

– Да-да! Это, я считаю, помощь. Но я, правда, как жил в спортзале, так и жил, а зал мы уже смогли снять другой, смогли снять какое-то снаряжение спортивное. Старое я отдал в Себежское спецучилище, в 25-ю школу часть отдали, все пораздавали. Штанга никуда же не денется, или татами, оно лет пять будет работать. Плюс еще в газетах . Но я потом просил: "Не надо меня печатать в газетах". Потому что лучшая реклама – это соревнования, когда приходят люди. Вот такая оказывалась помощь.

– В общем, "зеленый свет" во всем, да?

– Знаете, в конторе, о которой мы не будем, надеюсь, разговаривать, говорят так: "Мы тебе помочь – не поможем, но помешать – помешаем". То есть помощь заключалась в том, что они мне не мешали.

Я же пацан 90-х, мне руку пожали, сказали "25" – значит, 25, а не 60, как на бумаге

​– После того, как вы сбежали, псковские СМИ стали писать о том, что за вами остались огромные долги по арендной плате за зал в спортивно-развлекательном парке "Простория", который построил Николай Загоруй…

– Зал "Простория". Еще на этапе, когда там была бетонная пыль, мне Андрей Анатольевич [Турчак] пообещал, что "мы найдем зал". И когда началось строительство "Простории", сразу же в план был забит этот зал. То есть предполагалось, естественно, что грантами я оплачиваю [аренду], занимаюсь детьми, директор, в общем-то, знал это все.

Загоруй – бизнесмен, но он выживает в этой же системе, и он решил сделать зал. И получилась такая ситуация: я думаю, что платят они, он думает, что вообще кто-то должен что-то заплатить, а когда у меня сложилась ситуация, о которой мы говорили, на мои телефонные звонки никто не отвечал, и Загоруй начал выставлять счет. Там суммы действительно заоблачные. Я ему оплачивал, так как были устные договоренности. И тут проходит несколько месяцев, мне приходит письмо: "Вы за эти месяцы ничего не платили…" В общем, там космическая какая-то сумма названа, которую, честно говоря, можно было оплатить, но я уже понял, что я везде это все не позатыкаю. И все, я ушел. Меня не выгоняли, я сам ушел оттуда.

​– А то, что вы платили, у вас оставались квитанции, чеки?

– Да, они оставались, но договор сам был так заключен, что… То есть устные соглашения с ним – это одно, а договор – это другое. Я же пацан 90-х, мне руку пожали, сказали "25" – значит, 25, а не 60, как на бумаге. Вот такие дела.

– Понятно, и вы остались в долгах.

– Да! А потом приходит письмо из областной администрации, что я там 25 [тысяч рублей] недоотдал с гранта, не отчитался. Когда я пришел, мне бухгалтер сказала: "Миша, тебе просто цифру нарисовали, чтобы с тебя требовать, и что бы ты ни приносил, они все равно будут с тебя ее требовать". И это все вместе с закрытием классов, столовых… Я понял, что они просто клуб разрушат. Сейчас клуб мой жив, с другим названием, я стараюсь там поменьше светиться, все ребята занимаются, основной костяк. Так что клуб жив, я жив.

"Потом я не захотел продаваться"

– Как произошло, что после митингов "Крымнаш" вы стали ходить на митинги Навального?

– Понимаете, эстетически я больше не мог это все терпеть. Я не политик, это эстетическая неприязнь была этого всего, что происходит. Когда я ходил на митинг [за Крым], я ходил, потому что я хотел этим помочь клубу развиваться. Я продался, я об этом говорил на митинге. Мы все продаемся. Я вот продался так.

​– А потом?

– Вы удивитесь, но потом я не захотел продаваться.

– Резко.

– Не резко. Это где-то происходило, наверное, 2015, 2016 и 2017 год отчасти. То есть от обычных бытовых вещей, разговоров с братом, с матерью, с моим другом Димой Марковым , какие-то другие мнения слушал. Я что-то спорил там за этот Крым. Потом я общался с украинцами. Понимаете, это общение – оно меняет. Я же не палку проглотил, чтобы ходить и не меняться. Если бы мы не менялись, мир вообще не развивался бы. И дело не в деньгах и не в чем-то еще. Он (Жаворонков. – РС) мне написал, что с деньгами сейчас проблемы, я говорю: "Ладно, а мне они и не нужны".

– Потом была нашумевшая акция, когда вы вышли с детьми и разрисовали забор. Как появилась эта идея?

– Вообще, мы разными маршрутами шли на стадион, заговорили, что этот забор – он некрасивый, эстетически неприятен. Это смешно слышать от человека, которые сандалии на носки носит, но вот у меня эстетическое неприятие. Я говорю: "Давайте его разрисуем". И на следующий день, когда мы шли, мы разрисовали его. До этого мы посадили деревья. Просто облагораживали город, не было никакого глобального смысла. Но оказалось, что именно это стало такой окончательной точкой.

На самом деле, бояться областной администрации не стоит, я мог бы и дальше работать, тем более их потом и отправили на другое направление. А когда подключается система госбезопасности, военной контрразведки, тогда ты начинаешь думать, что тебе часы отведены.

​– Но вообще акция получилась символичной: дети разрисовывают пацифистскими рисунками забор военной части…

– Да, мы думали, что будем рисовать. Ну, раз воинская часть, давайте "дети за мир", все. Я с братом рисовал вот эту знаменитую теперь картинку с украинскими и российскими солдатами, ребята черт-те что рисовали.

– Но почему вам все-таки пришлось бежать?

– Мне пришлось бежать из России, потому что мне небезопасно было находиться в городе и вообще в стране. Когда вам в комнате небезопасно, вы из нее выходите. Вот я и вышел. Моей жизни угрожала опасность.

– Откуда вдруг возникла опасность? Какая опасность может угрожать тренеру?

– Опасность тренеру может угрожать точно такая же, как журналисту или водителю автобуса, если он начинает выступать против того, что происходит в его стране и в его области. Мы изрисовали стену воинской части, которая участвует в войне, – и тут же заводится учетное дело в военной контрразведке, а в подъезде моем сидят четыре солдата переодетых. Понимаете, вот эти все вещи… Вы такие вопросы задаете, как будто я сбежал из Голландии! "А что вы сбежали из Голландии, там же все прекрасно!"

"Я пришел сдаваться, потому что я пришел к ним за помощью"

– Как вы поняли, что вами заинтересовалась ФСБ?

– Да меня туда вызвали! Вызвал меня человек, с которым мы работали, из параллельной службы, и сказал… Я не буду говорить, что он сказал, потому что он еще там. Главное даже не то, что он сказал, а было понятно, что нужно делать то, что я сделал.

– Сваливать.

– Ну, да, отвалить на чуть-чуть.

Я отвел тренировку, заметил, что что-то не так во дворе, и я прямо с сумкой, паспорт я с собой носил, и всем рекомендую, перешел границу.

– А там куда?

– А там в город Тарту.

– Мы в Пскове были очень удивлены, узнав, что политический эмигрант Михаил Петров внезапно стал эстонским заключенным.

– А вы были удивлены, потому что меня вдруг назвали политическим эмигрантом. Если бы вы не называли меня политическим эмигрантом, то не были бы удивлены. Это вопрос понятия.

– То есть вас посадили за дело?

– Они меня посадили за дело. Был суд, слава богу, там суд – это суд, и с учетом того, что я пришел сам, то есть я пришел после перехода границы сразу в компетентные органы. Мы пообщались, а потом вы все знаете – суд, срок, который все-таки символический.

– Михаил, вы предполагали, что этим кончится – судом и тюрьмой?

– На 99 процентов.

– Значит, по сути, пришли сдаваться.

Я понял, что уже спецслужб нет, а это просто охранные фирмы при этих всех Усмановых, Владимире Владимировиче, при всех. А я работал бы еще сто лет

– Я пришел сдаваться, потому что я пришел к ним за помощью. Вот я прихожу у вас просить помощи, а у самого пистолет. Нужно открываться! Я пришел, и я открылся. Во-первых, я не знаю, что они знают. А во-вторых, я не политический эмигрант. Да, я поругался с российской властью, это дошло до критической точки, но опасность исходила не от политических репрессий, а конкретно от названных людей, спецслужб.

– В чем заключалось обвинение? Там же шпионаж, кажется?

– Нет, это статья 233 "Ненасильственные действия иностранца, направленные против суверенитета и государственной целостности Эстонской республики". То есть шпионаж был у меня заменен на эту статью.

– А что за "ненасильственные действия"?

– Вы знаете, есть определенные правила, которые я не хочу нарушать. Саму суть дела я не могу разглашать, потому что давал подписку.

И если говорить по поводу спецслужб. Где-то 20 лет я провел в этих организациях, так скажем, и я хотел бы все-таки сказать, что не нужно идеализировать спецслужбы демократических стран. Спецслужба сама по себе – это не демократичная организация. У них везде, как и в России, есть только одно правило: делай все, что нужно, все, что хочешь, тебя не накажут, кроме только одного – не изменяй конторе. Это касается и англичан, и американцев, и немцев, и всех! Я вам сразу хочу сказать, что я тоже думаю, что это российский след в деле Скрипалей. Но я так же верю в Деда Мороза, я так же верю, что Элвис Пресли жив – это мое личное дело, нужны доказательства. Потому что английские спецслужбы так же могут его отравить, поверьте, без всяких разговоров. Я просто знаю, как работают спецслужбы. Поверьте, и ноги переломать могут, и все что угодно сделать, как российские спецслужбы, так и западные. Поэтому идеализировать их не нужно, как и само общество.

"Нет никаких договоров у агентуры"

– Михаил, какой у вас был статус в спецслужбах?

– Статус… вот такой.

– Шпион, короче.

– Что-то типа того… Нет, вы знаете, чем отличается российская спецслужба: никогда невозможно доказать связь агента либо кадрового сотрудника с работой этих спецслужб, это вот российская особенность. Никаких документальных доказательств, всегда можно сказать: это не наш. И то же время мальчика нашего забреют спецслужбы какого-нибудь Уругвая, и его раз – меняют тихонечко.

– Вы не увольнялись же из разведки?

– А там никто и не… Это не как водитель автобуса: ты пришел в отдел кадров, "ой, можно я поработаю?" Нет и не может быть никаких договоров у агентуры. Максимум, когда за деньги отчитываешься, ты что-то там пишешь. Это которые ходят там, в управлении, кадровые двадцать человек, с 9.00 до 18.00 – да, эти там оформлены. А остальные – нет. Кто-то работает в МИДе, кто-то в "Аэрофлоте", кто-то на железной дороге, кто-то журналист, кто-то оппозиционер.

– То есть все сотрудники вот так распределены по обществу?

– Абсолютно верно.

– А вы были "тренером"?

– Я был тренером. Просто я был тренером еще до этого. И то, что я выезжал [на соревнования за границу], – это заинтересовало. И взяли меня в то управление, которое занималось разведкой. То есть я мог выезжать за рубеж, не привлекая никакого внимания. По крайней мере, так предполагалось. И там уже я занимался сбором информации.

Агентурно-тайниковыми операциями, это сложная система, я, конечно, не занимался. А все остальное… Другое дело, что со временем я вдруг понял, что занимаюсь чем-то не тем. То есть та организация, при которой я был, она вообще политики не касалась. А организация, которая ОЗКС (отдел защиты конституционного строя. – РС) в ФСБ, – это вообще бандитская организация, и она со временем, я так понял, все-таки поджала под себя и отдел внешней разведки. Я общался с нашим генералом в феврале (начальник УФСБ России по Псковской области, генерал-майор Алексей Кальян. – РС), три часа разговаривали: "Путин – это Россия", я это все послушал, и мы расстались не очень хорошо. То есть я понял, что уже спецслужб нет, а это просто охранные фирмы при этих всех Усмановых, Владимире Владимировиче, при всех. А я работал бы еще сто лет, понимаете.

– Вы именно внешней разведкой занимались, да?

– Ну да, раз меня в Эстонии арестовали.

– Как вы провели этот год в эстонской тюрьме?

– Ну, по сравнению с тем, что творится в некоторых российских тюрьмах… Я провел там тринадцать месяцев. Полгода я сидел в одиночной камере, и у меня даже голос поменялся – разговаривать-то практически ни с кем не разговаривал. Потом перевели в общую камеру.

Не знаю, в Африку, может, поеду, возглавлю восстание в какой-нибудь стране

Есть ли что-то в этой тюрьме такое, как в российской тюрьме, ярославской? Конечно, там такого нет. Сейчас нет. Раньше было, причем уже после Советского Союза. Раньше были и дыбы, со слов старых заключенных, все это было. Сейчас делается по-другому. Если нужно давить, то делается это так: "Это ради вашей безопасности". На улице 32 градуса, в камере 40, закрывают, воздуха нет, вы лежите на полу неделями. Открывают, вы выходите и уже никого убить не хотите, ругаться или еще что-то. Или вот меня вывели на улицу, и я два часа там в футболке и штанах стоял. Я написал жалобу, они говорят: "Мы ничего не помним, а камера ничего не записала".

Эти вещи, конечно, есть, не надо идеализировать. И это зависит даже не от системы, потому что Эстония – демократическое государство, а это зависит, первое – от самих людей, второе – от социальной оправданности таких вещей. Когда полицейские застрелили этого сумасшедшего на улице , это было социально оправданно, и особо никто не возмущался. Когда зэка закроют на неделю в жаре (вы не представляете себе этот ад) – так ему и надо, он же преступник. Мы с вами сами создаем этого Путина и эти лагеря, это же наши люди работают там, по пяткам бьют. Такие же, как мы, Путин тут при чем?

Просто при авторитарном режиме человеческие качества, вот такие плохие, легче развиваются и менее наказуемы, и мы сами оправдываем это все. Я сейчас говорю о том, почему я уехал. Я даже пытался стать таким же, как они, и у меня что-то не получилось.

​– Возвращаться собираетесь?

– Ой, главное, чтобы они не пришли сами!.. Слушайте, я еще тут не устроился, мне нужно думать, что есть, что пить. Денег у меня на месяц жизни, хорошо еще, что меня друзья здесь поселили бесплатно.

Мне нужно думать о работе. А ситуация такая, что, имея вид на жительство в Евросоюзе, я должен работать только в Эстонии, а здесь, в Германии, надо получать отдельное разрешение на работу. И я сейчас занят такими обычными вопросами.

Я сейчас в Берлине, но через три недели меня здесь не будет, я буду на другом конце континента. И так, возможно, будет долго. Почему? Потому что в Эстонии мне дали вид на жительство на пять лет, по-моему, это называется "весомый государственный интерес", но толсто намекнули, что в Эстонии мне нежелательно находиться. Видимо, буду вот так скитаться по странам.

Плюс я хочу вернуться к тренировкам, сначала с друзьями, с детьми друзей, а потом, с получением разрешения, работать тут, если получится. Если нет, не знаю, в Африку, может, поеду, возглавлю восстание в какой-нибудь стране.