-- [ Страница 1 ] --

РОССИЯ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ:

НОВЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ

Сборник обзоров и рефератов

(Препринт)

Редколлегия:

д.полит.н. И.И. Глебова (отв. ред.),

к.и.н. О.В. Большакова, к.и.н. М.М. Минц

Работа выполнена в рамках поддержанного РГНФ

научного проекта № 13-01-00061.

Россия в Первой мировой войне: новые направления исследований: Сб. обзоров и реф. (Препринт) / Ред. кол.:

Глебова И.И. (отв. ред.) и др. – М., 2013. – 241 с.

В сборнике обзоров и рефератов представлены новые интерпретации и подходы отечественных и зарубежных историков к изучению Первой мировой войны в России. Особое внимание уделяется современным направлениям, включающим в себя историю империй, новую культурную историю, изучение памяти о Первой мировой войне.

© Коллектив авторов, © ИНИОН РАН, СОДЕРЖАНИЕ О юбилейных перспективах и настоящем издании ……………. В поисках утраченной войны: О Первой мировой в российской истории и памяти (Предисловие)…………………. Винтер Дж., Прост А. Великая война в истории:

дискуссии и споры, с 1914 года до настоящего времени. (Реферат) ………………………………………………… В.М. Шевырин. Россия в Первой мировой войне (Новейшая отечественная историография). (Обзор) …………………………… Первая мировая война: Взгляд спустя столетие:

Доклады и выступления участников Международной конференции «Первая мировая война и современный мир». (Реферат) ……………………………………………………… Гатрелл П. Россия в Первой мировой войне: Социально экономическая история. (Реферат). ………………………………... Холквист П. Революция ковалась в войне: Непрерывный кризис в России 1914-1921 гг. (Реферат) …………………………... М.М. Минц. Восточная Европа в Первой мировой войне:

Столкновение и распад трёх империй. (Обзор). …………………. Рейнольдс М. Гибель империй: Столкновение и крах Османской и Российской империй, 1908–1918. (Реферат)……… Санборн Дж. Генезис русского вождизма: Власть и насилие во время Первой мировой и Гражданской войн. (Реферат) …….. Образ врага в сознании русских и немцев в годы Первой мировой войны. (Сводный реферат) ……………………………… «Внутренний враг» в России в годы Первой мировой войны.

(Сводный реферат) …………………………………………………. Колоницкий Б.И. «Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны.

(Реферат) ……………………………………………………………. Коэн А. Воображая невообразимое: Мировая война, современное искусство и политика публичной культуры в России, 1914-1917.

(Реферат) ……………………………………. О.В. Большакова. Первая мировая война в современной англоязычной историографии России: Гендерный аспект. (Обзор) ……………………………………………………… Нагорная О.С. «Другой военный опыт»: Российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922). (Реферат) …………………………………………… Деятельность польских гуманитарных организаций на землях Российской империи в годы Первой мировой войны. (Сводный реферат) ………………………………………… Зумпф А. Ампутированное общество: Возвращение русских инвалидов с Великой войны, 1914–1929. (Реферат) …………… Петроне К. Память о Первой мировой войне в России. (Реферат) … О юбилейных перспективах и настоящем издании Столетний юбилей Первой мировой войны (2014–2018) широко отмечается в нашей стране. К этой дате ожидается публикация фундаментальных энциклопедических и справочных изданий, в том числе и в Интернете. Это сделает массив современных знаний о Первой мировой войне доступным самому широкому кругу людей.

Историки пишут к юбилею статьи и монографии, журналы организуют «круглые столы» и готовят тематические номера. Запланировано огромное количество конференций самого разного масштаба.

Настоящий сборник задуман как часть этой широкой кампании по «возвращению» Первой мировой войны в российскую историографию. Его цель – показать, что происходит с данной темой в мировой исторической науке, в том числе в зарубежной русистике, представить ее сегодняшний историографический контекст. И таким образом предложить отечественным историкам своего рода ориентир в море современного исторического знания, познакомить их с новыми идеями и концепциями.

В сборнике нашли отражение как работы общего характера, написанные в достаточно традиционном русле социальной истории, так и более «передовые» культурологические исследования. Надо сказать, что основной акцент в современных трудах об участии России в Первой мировой войне делается не на военной и не на политической истории, а на истории с «человеческим лицом». Сегодня в круг интересов историков-русистов органично вошли такие темы, как общественные настроения военной эпохи и культурная память о войне.

Кроме того, внимание исследователей привлекают социальные группы, прежде не интересовавшие историческую науку: военнопленные и вернувшиеся с войны инвалиды, беженцы, депортированные.

Все эти темы представлены в настоящем издании. Сборник открывает предисловие, подготовленное И.И.Глебовой, в котором анализируется место Первой мировой войны в культурной памяти России и Западной Европы. Автор размышляет о том, что представляет собой сегодняшнее стремление вернуть Первую мировую в национальную память России (отдать ей «долг памяти»). За предисловием следуют материалы научно-информационного характера. Развернутый реферат книги, посвященной основным направлениям в изучении Великой войны в мировой историографии (автор – М.М. Минц), задает концептуальные рамки для понимания современной ситуации в русистике. Его содержательно дополняет обзор, написанный В.М. Шевыриным, где освещаются те методологические сдвиги в отечественных исследованиях Первой мировой, которые произошли с начала 1990-х гг. Для полноты историографической картины помещен реферат материалов недавней (2011 г.) достаточно представительной конференции о значении Первой мировой войны для современного мира (автор – И.Е. Эман).

Обзорная книга британского историка П.Гатрелла (автор реферата - С.В.Беспалов) освещает социально-экономические аспекты участия России в войне, одновременно помещая ее историю в общеевропейский контекст. Во многом она опирается на концептуальную монографию американца П.Холквиста, изданную в 2002 г. (автор реферата – О.В.Большакова). Разработанная П.Холквистом концепция, в которой Первая мировая война рассматривается в рамках «непрерывного кризиса» 1914-1921 гг., оказала серьезное воздействие на зарубежную русистику (см., в частности, реферат на статью Дж. Санборна, подготовленный М.М.Минцем).

Одному из новейших направлений зарубежной русистики – изучению России как империи – посвящены обзор М.М. Минца «Восточная Европа в Первой мировой войне: Столкновение и распад трёх империй» и реферат С.В.Беспалова на книгу М.Рейнольдса, в которой предлагается новый подход к анализу геополитики.

Образы и репрезентации – еще одно важное направление современных исследований Первой мировой войны. Различные варианты социального и культурно-исторического подходов к изучению этой проблематики на российском материале читатель найдет в рефератах, написанных С.В.Беспаловым, О.В.Большаковой, М.М.Минцем и В.М.Шевыриным.

Такая важная для мировой исторической науки тема, как «жертвы войны» (в первую очередь речь идет о беженцах, военнопленных, инвалидах) нашла отражение в рефератах, подготовленных О.Л.Александри, О.В.Бабенко и О.В.Большаковой.

В обзоре О.В. Большаковой анализируется достаточно недавнее для русистики явление: рассмотрен гендерный аспект современной англоязычной (преимущественно американской) историографии участия России в войне. Нам также кажется важным, что в российской историографии Первой мировой войны появился интерес и к проблематике культурной памяти (см. реферат О.В. Большаковой на книгу К. Петроне). Это свидетельствует о признаках интеграции русистики в мировую историческую науку, в которой темы памяти о войне и ее последствий для общества и культуры занимают в последнее время центральное место.

Конечно, настоящее издание не могло охватить и во всей полноте представить темы, сюжеты, проблемы и подходы, характерные для современной историографии Первой мировой войны. Тем не менее сборник, безусловно, отражает сегодняшнее состояние исторической науки. В ближайшие годы (в том числе в связи с юбилеем) историография военной эпохи вполне предсказуемо пополнится новыми работами. Повторим, ожидается настоящий вал публикаций.

Их осмысление и введение в научный оборот – важнейшая историографическая задача, в решении которой примет участие и коллектив сотрудников ИНИОН РАН.

Редколлегия сборника В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОЙ ВОЙНЫ:

О Первой мировой в российской истории и памяти (Предисловие) «Забытая война» – так все чаще стали у нас определять последнюю войну Российской империи 1914–1918 гг. в преддверие ее столетнего юбилея. В народе ее называли сначала «германской», потом – «империалистической», а с разворачиванием военного конфликта 1939–1945 гг. она получила имя Первой мировой. Все эти определения верны: они точно указывают, как в разные времена воспринималась у нас та война. Для нынешних россиян Первая мировая – «забытая», «чужая» война. Ее как бы нет в национальной памяти, она не является чем-то важным, тем более установочным для нации.

Для Европы война 1914–1918 гг. стала Великой – конечно, прежде всего для французов и англичан;

немцы по-другому воспринимали (и воспринимают) Первую мировую. Однако в целом она превратилась в одно из главных оснований европейских самоопределения и самопонимания. То, что Первая мировая – величайшее событие мировой истории, по существу открывшее ХХ век, – так по-разному вошла в память европейского и российского обществ, имеет свое объяснение.

Великой в памяти европейцев война 1914–1918 гг. стала потому, что во многом сформировала современную Европу – ее устройство (политическое, социальное и проч.), ее проблемы, ее культуру. К тому же она задала Европе вполне очевидную перспективу: не случайно Вторую мировую многие воспринимали как непосредственное продолжение Первой. Собственно, во многом из войны 1914–1918 гг.

вышел современный европеец.

Повторим: у нас это не так. «Забытая» Первая мировая, к примеру, не сыграла в русской истории (и для русской истории) одной очень важной роли. Она не произвела необходимого, как мы это теперь понимаем, «продукта». А вот в Европе сыграла – причем, как в стане победителей, так и среди поверженных.

Речь идет о культурной и мировоззренческой роли «потерянного поколения». Чтобы далеко не ходить за примерами, сошлемся на прозу Хемингуэя, Ремарка, Олдингтона, Арагона и др. Если угодно, это поколение «произвело» модальный тип личности западной цивилизации 1920-х годов. Эти люди создали принципиально новую литературу и философию (экзистенциализм, персонализм). И эта литература, и эта философия на протяжении всего ХХ столетия оказывали (наверное, оказывают и поныне) сильнейшее воздействие на формирование европейского человека.

К нам всё это пришло лишь в 60-е годы прошлого века – но именно пришло: из Европы и Америки. Отсутствие подобного собственного опыта сильно обеднило и нашу культуру, и русскую личность. И даже такая талантливая генерация отечественных литераторов, как аксеновская, в полной мере не сумела восполнить этот пробел. При всем уважении к этой линии шестидесятничества признаем, что это была (в значительной мере) поздняя реплика западного опыта.

Можно сказать, что современная Европа вышла из Первой мировой войны. Современная же Россия – из революции;

точнее, серии революций 1917 г. и Гражданской войны, а также социального переворота 1930-х годов1. Вполне понятные усталость от войны, напряженное ожидание ее окончания разрядились у нас в Февральской революции, по существу поставившей точку в той исторической драме. Февраль как бы подменил собой победу;

точнее, общество, Впрочем, и Россия вышла из Первой мировой – только в другом значении этого слова. Вышла, как выходят из поезда или трамвая на ходу, не дотерпев до остановки. Подобные выходы, как правило, заканчиваются трагедией.

народ разменяли победу в войне на революцию. С февраля 1917 г.

главной темой для России стала сама Россия, а не мировой конфликт;

страна переключилась на внутренние проблемы. Они перекрыли собой влияние войны;

масштаб и воздействие событий 1917–1939 гг.

оказались неизмеримо выше.

Революции 1917 г. выбросили Россию из стана победителей;

несостоявшиеся победители ушли в Гражданскую войну.

Окончательно же тему Первой мировой закрыла для нас Победа 1945 г.

Это был своего рода реванш за недавнюю (менее 30 лет прошло) военную «неудачу», пик нашего самоутверждения в истории. Русские почувствовали себя и главными революционерами, и главными победителями – вообще, главными деятелями ХХ в. Потому именно 1945 год окончательно сделал их советскими, смирил с советским. мая 1945 г. – установочная для советского человека дата, сделавшая малосущественным весь прежний опыт.

Тот факт, что в современной России стали говорить о Первой мировой как о «забытой» войне, свидетельствует о стремлении вернуть ее в культурную память общества. И это тоже объяснимо.

Возрождение памяти происходит на волне общего подъема интереса к военной истории. Ее двигатель – тема Победы в Великой Отечественной войне. Именно на этом событии строятся самопонимание и самоидентификация российского общества, в нем оно находит себе оправдание, источник жизненных сил.

Так сложилось, что в России каждое новое поколение конституируется через войну – память о прошлой великой Победе и ожидание будущего столкновения с внешним врагом. В XIX в. точкой отсчета была Отечественная 1812 г., в 1920–1930-е годы жили воспоминаниями о революции/Гражданской и предчувствием мировой.

Послевоенные поколения самоопределялись через войны Отечественную и холодную. Новизна настоящего момента – в том, что у общества нет исторически близкой «своей» войны (афганская, чеченская и т.п. на эту роль не подходят) и реальной (а не имитационной, не замещающей) нацеленности на будущее военное противостояние. Поэтому основой нашего самоопределения может быть и является теперь только Отечественная. Это наша Великая война – как Первая мировая для европейцев.

В определенном смысле война 1914–1918 гг. призвана составить в памяти россиян фон для Великой Отечественной – служить для нее резонатором, усиливая ее величие, ее победный блеск. Для нее самой это шанс на «улучшение»: подпитавшись энергетикой победной Отечественной, она может стать, наконец, для России «своей» войной.

Сейчас для этого очень подходящий момент. Возрождением памяти о Первой мировой как бы восстанавливается связь не только двух глобальных войн ХХ в., но и советской истории – с дореволюционной.

Через мировые войны, рассмотренные в основном в победно-парадной логике, можно протягивать связующие нити и дальше в прошлое: к Отечественной 1812 г., ко всем воспоминаниям о доблести и славе русского оружия, пробуждающим в россиянах восторг и гордость за себя. Тем самым реализуется популярная в наши дни идея исторического синтеза, обеспечиваются целостность и непрерывность российской истории.

Правда, при такой реализации и таком обеспечении возникают разного рода казусы, исторические недоразумения. У нас, к примеру, до сих пор остается невыясненным вопрос: когда для России закончилась Первая мировая война? Сегодня вполне зримой стала тенденция назначить ее русским финалом Брестский мир. Это, собственно говоря, советская точка зрения, давно нам известная.

Однако в новом историческом контексте и она становится неожиданно новой.

Теперь Первая мировая в нашей памяти – уже не империалистическая по преимуществу, а отчасти даже и Отечественная (кстати, так и называли ее в 1914 и 1915 гг.

патриотически настроенные публицисты). Конечно, реабилитация войны 1914–1918 гг. (ее трактовка как очередного исторического подвига России) вступает в логическое противоречие с попыткой «завершить» ее Брестским миром, «позорным и похабным» (Ленин).

Но в том-то все и дело, что такая комбинация совершенно соответствует нынешнему типу исторического самоопределения российской власти и ее идеологов. Этот тип сознания не боится никаких противоречий (в том числе и моральных). Ведь если бы правящий режим признал выход из войны и тот мир действительно «позорным и похабным», то из этого неизбежно вытекал бы ценностный пересмотр начального этапа существования советской власти (ее рождения и мужания). А вслед за этим – и всего советского.

Тогда пришлось бы признать, что СССР вырос из беспрецедентной (как для нашего Отечества, так, наверное, и для всех стран мира) национальной измены. За то, чтобы сохранить свою власть и развязать Гражданскую войну, большевики не только пожертвовали огромными пространствами и многочисленным населением, но и перечеркнули жертвы и подвиг русского народа, действительно достойно сражавшегося на фронтах мировой. Брестским миром они спасали не Россию, а свою революцию. За это их вождь, 90-летие смерти которого ознаменовалось линией на реабилитацию (восстановлением его исторического величия, возвращением в общественную память как положительного символа революционного, партийного, советского), готов был сдать Петроград, отступить за Урал. Совсем как в 1812 г. Александр I – во имя спасения России.

Государство, неважно по каким причинам назвавшее себя правопреемником СССР, и общество, всеми своими нитями связанное с советским, открывающее мемориальные доски в честь Брежнева и Андропова и тоскующее по Сталину, никогда – в обозримое время – не признают ни факта этой национальной измены, ни преступности советского режима. Отсюда и непрямое, но совершенно очевидное оправдание Брестского мира. Надо сказать, даже «отец» этого мирного договора Ленин относится к нему определеннее и прямее (по-своему, разумеется).

Первая мировая для России – не проигранная, а незавершенная война, причем обидно незавершенная: она должна была, но не успела окончиться победой. Военные события 28 июля 1914 – 3 марта (ст. ст.) 1917 г. никогда не порождали необходимости капитуляции или переговоров типа Брест-Литовских. Россия не просто не могла проиграть войну в начале 1917 г. – в военном отношении она была готова к победе. Это понимали руководство армии и ее верховный главнокомандующий – именно желанием победно завершить почти трехлетнюю военную эпопею во многом объяснялось отречение.

По существу, «слабый и безответственный» Николай II пытался разменять корону на победу, себя на Россию – об этом свидетельствует его последнее обращение к войскам. Чтобы победить, нужно было продолжать войну, но это оказалось невозможно по внутренним причинам. Россия царская, не потерпев военного поражения, пала;

ее падение «закрыло» победную перспективу. Военные неудачи 1917 г. и Брестский мир – дела России революционной. Это не доигрывание Первой мировой (Россия тогда уже перестала быть воюющей державой), но разворачивание Гражданской. Брест принадлежит другой войне;

он возможен и понятен только в контексте внутреннего социального противостояния.

Конечно, Первая мировая война интересна и российскому правящему классу, и российскому обществу не только как дополнительное воспоминание, своего рода поддержка памяти о главном: Победе в Великой Отечественной. Сейчас, как никогда, актуальны темы столетней давности, непосредственно связанные с войной 1914–1918 гг.: распад империи, отношения власти и общества, синдром врага (внешнего и внутреннего), механизм революции, отношения Европы и России. Сквозь призму опыта Первой мировой эти сегодняшние проблемы видятся иначе, приобретают особый – исторический – смысл.

«Забытая» нами война – вполне современное событие. Не древности и давности, а уже наша автобиография. Причем это событие для нас в той же мере установочное, что и для Европы. В войне 1914– 1918 гг. интенсифицировался процесс перемола традиционно патриархальной социальности, рождалось современное – т.е. массовое – российское общество. Первая мировая окунула русского человека в экстремальный опыт выживания и насилия, с которым он не мог развязаться почти весь ХХ век. В ней сложился тот человеческий тип (или человеческие типы), который стал модальным для раннесоветского мира: «помазанный» войной, нацеленный на воспроизводство новых – массовидных, технизированных, анонимных, чрезвычайных – социальных форм, управленческих технологий. Этот человек строил социализм и разрушал прежнюю общественную жизнь, воевал, умирал, побеждал, восстанавливал. Он создал современную страну, поэтому наша связь с ним до сих пор неразрывна.

В этом и во многих других отношениях Первая мировая – история для современного человека: она позволяет понять мир, в котором мы живем. Переживание таких историй и делает русского русским, давая ощущение принадлежности к этому пространству, традициям, культуре. Однако, возрождая это событие в памяти, важно не совершать старых ошибок, уже искажавших наши воспоминания.

Война 1914–1918 гг. – первый для России в ХХ в. опыт мирового противостояния и сотрудничества. Было бы непростительным упрощением превратить Первую мировую войну только в «свою» – событие исключительно национальной истории. Напротив, она дает нам основание для интеграции в единое европейское пространство памяти, истории, культуры («евроинтеграции»). Нельзя закрыться и от многих «внутренних» смыслов Первой мировой, сведя ее к одному, сейчас модному: «Гром победы, раздавайся!».

В понимании той войны во всей ее сложности – ключ к осмыслению революции, «родившей» СССР. Но именно советский опыт является препятствием для такого понимания. До сих пор наша память (в значительной мере и наша наука) находится в плену того представления о войне 1914–1918 гг., которое сложилось в советское время. Историческая легитимация советской власти требовала решения большой задачи: опорочить царизм, весь дореволюционный строй русской жизни. Официальный взгляд на Первую мировую (а другого, напомню, не было) был подчинен этой задаче. Он базировался на презумпции неизбежности (исторической закономерности) военного поражения, которое подтверждало недееспособность, бессилие, разложение царской России. Такой взгляд, ставший одним из оснований мировоззрения советского (и постсоветского) человека, препятствует познанию войны, ее интеграции в национальную память.

Он должен быть и неизбежно будет пересмотрен.

И тогда у нас появятся совсем иные, чем раньше, вопросы к Первой мировой. К примеру: чем так непохожа была она на Отечественную 1941–1945 гг. – почему не стала для России священной войной, почему Победа в ней не превратилась в национальную задачу?

Иначе говоря, почему «военноотечественные» смыслы не стали для Первой мировой определяющими, сдали позиции смыслам революционным? Только ответив на этот вопрос, мы поймем, каково место войны в нашей истории. А оно, повторим, вовсе не проигрышное, как мы его традиционно понимали.

Первая мировая была вытеснена на периферию российской памяти как историческая «неудача» (так она воспринималась и воспринимается теперь): не завершившись, подобно войне 1941– гг., убедительной и блестящей победой, она выглядела как цепь ошибок, неудач, поражений, предательств и т.п. Нам долго казалось:

здесь нечем гордиться. Конечно, Первая мировая не соизмерима со Второй – для нас Отечественной. Она не подчинила себе всю жизнь страны и все жизни, не заставила наших людей пойти на подвиг, стоять насмерть, забыв о цене побед и поражений. В ней не шла речь о жизни и смерти народа, о самом его существовании в истории. Поэтому Первая мировая – при всей ее трагичности (а такова любая война), убийственной технологичности (это первая война новой – индустриальной – эпохи, нормализовавшая практику массового анонимного убийства) – оказалась для России просто войной, не более и не менее.

Для нас она гораздо важнее не в военном, а в социальном отношении, так как ввергла Россию – вместе со всей Европой – в чрезвычайно сложный и трагический процесс. Первая мировая разожгла пламя европейской гражданской (внутренней, социальной) войны, которая раньше всего вспыхнула в России. В одних странах эта гражданская война привела к установлению идеократических диктатур, в других – к обострению классовой борьбы, которую все таки удалось купировать. Но для этого понадобилась выработка принципиально новых мировоззренческих, социальных, организационных технологий. И в этом смысле странный, казалось бы, призыв Ленина: превратить войну империалистическую в войну гражданскую – имел под собой реальную основу. Ленин по-своему и преследуя собственные, весьма определенные цели, как это нередко у него бывало, верно уловил одну из главных тенденций социального развития, которую принесла Первая мировая.

По всем внешним показателям это была война национальных государств и национальных культур. В первые ее дни классовое замирение произошло абсолютно во всех странах-участницах, включая Россию. Но затяжной, крайне изнурительный характер войны, к которому оказались психологически не готовы не только будущие побежденные, но и будущие победители, во многом разрушил культурно-цивилизационную оболочку человека, обнажив в нем архаичные инстинкты войны всех против всех. Это и был переход к гражданской войне в общеевропейском масштабе.

Побежденные – немцы и русские – вышли из нее, повторю, через установление крайне жестких диктатур. Победители – французы и англичане – на протяжении межвоенных десятилетий с помощью тех самых новых технологий пытались восстановить у себя социально психологическое равновесие. Оно, однако, оказалось зыбким в обеих сферах – и в социальной, и в психологической. Под покровом мира царили смута, растерянность, потерянность. В том числе и этим объясняется, к примеру, полная неготовность французов ко Второй мировой2.

Известно, что межвоенный период стал самым серьезным испытанием для западной либерально-плюралистической цивилизации: целый ряд ее фундаментальных принципов был поставлен под вопрос. Выскажу предположение: великий экономический кризис 1929–1933 гг., как океанический тайфун прошедший по США и Европе, имел своими причинами не только экономические противоречия и болезни, но и психологические.

Р. Арон, известный французский социолог и политический мыслитель, говорил: «Тридцатые годы я прожил, обуреваемый чувством горечи от сознания того, что Франция приходила в упадок. Мне казалось, что она погружается в небытие. Уже нельзя было не предчувствовать грозящей ей военной катастрофы… Я остро, с глубокой грустью переживал этот упадок и был одержим одной мыслью – избежать гражданской войны… Многие окружавшие меня французы отдавали себе отчет в нашем упадке… Я… никогда не испытывал… чувства исторической, если можно так выразиться, горечи. Ибо после 1945 г. Франция преобразилась» (Арон Р. Пристрастный зритель. – М.: Праксис, 2006. – С. 89–90).

Принято считать, что в ходе и после окончания этого кризиса значительная часть западного общества впала в психологическую депрессию. Думаю, такая депрессия была не только следствием, но и, повторю, его причиной. Вот еще один глобальный результат Первой мировой. В целом Европа покончила с гражданской войной только в следующей мировой.

Вообще, ситуацию 1914–1945 гг. можно в некотором отношении уподобить Тридцатилетней войне XVII в. (1618–1648). Из той мировой вышел новый порядок – nation state: в Европе совершился переход от религиозной идентичности к государственно-политической. В результате 30-летней войны ХХ в. (1914–1945) перешли от национально-классовой и социально-дифференцированной идентичности (от nation state и классовой дифференциации общества) к наднационально-гуманистической и социально-примирительной. В этом значение событий, которые произошли в мире (прежде всего в Европе) в середине ХХ столетия.

Надо сказать, что Россия оказалась вне этих трансформаций.

Впрочем, как и всегда. В первую 30-летнюю войну она отметилась неудачной осадой Смоленска (1632–1634) и вполне эффективной помощью протестантским государствам – прежде всего Дании, которая получала от нас зерно по сниженным ценам (как сегодня получают газ Украина и Белоруссия). И в 30-летней войне ХХ в. у России совершенно особое место, ничем не похожее на ситуацию XVII столетия. Гражданская война ХХ в., казалось бы, расставила шахматные фигуры так, что СССР–Германия оказались на одной стороне. Однако именно России–СССР суждено было сыграть решающую роль в уничтожении главного зачинщика европейской войны – Германии и закончить гражданскую свару Европы. Россия уничтожила силы европейской социально-гражданской деструкции и, как оказалось в перспективе, обеспечила победу силам социального консенсуса/согласия.

Взгляд на Первую мировую войну с точки зрения общеевропейских результатов/последствий, вероятно, и должен стать определяющим для ее изучения. Прежде всего у нас, в России. В этом ракурсе иначе выглядят и сама война, и советская история.

Что же касается возрождения в современной России памяти о войне 1914–1918 гг., то об этом необходимо сказать следующее.

Кажется, таким образом мы (мы: это общество, власть – вместе, помогая друг другу) пытаемся нейтрализовать и заместить воспоминания о революции 1917 г. Они были установочными для «старой» (советской) системы, но в нашем «новом» мире оказались не обязательными, ненужными, излишними. Когда-то революция вытеснила из нашей памяти Первую мировую войну, – теперь, почти через столетие, происходит обратный процесс.

Революция для нынешних россиян (и для «управляющих», и для «управляемых») – это проблема, с которой мы не хотим и не можем разбираться. Именно потому, что ответив на вопрос: «чем была русская революция?», мы со всей определенностью скажем, «кто мы».

В современной России и такие вопросы, пугающие своей серьезностью, и ответы на них не актуальны. Она бежит от проблем и сложностей, от определенностей – и в отношении прошлого, и в отношении будущего. Имеет значение только настоящее – как бытовое обустройство, текучка, сиюминутность.

«Зоной побега» становится теперь и Первая мировая. Ее приемлемыми образами может быть перекрыта революция, замаскирован смысл этого главного события русской истории ХХ в.

Попытка инкорпорировать войну 1914–1918 гг. в исторический фундамент легитимности нынешнего режима и национальной идентичности определена, на наш взгляд, именно этой логикой.

И.И. Глебова ВИНТЕР ДЖ., ПРОСТ А.

ВЕЛИКАЯ ВОЙНА В ИСТОРИИ: ДИСКУССИИ И СПОРЫ, С 1914 Г. ДО НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ WINTER J., PROST A.

THE GREAT WAR IN HISTORY: DEBATES AND CONTROVERSIES, 1914 TO THE PRESENT.

– Cambridge etc.: Cambridge univ. press., 2005. – VIII, 250 p.

(Реферат) В общем ряду исторических дисциплин военная история, тесно связанная с историей техники, а также с военной наукой (анализ опыта прошлых войн как один из источников для дальнейшего развития военного искусства, наряду с теоретическими изысканиями на основе анализа современной ситуации), занимает несколько обособленное положение. Тем не менее эта область в последние годы довольно активно осваивается специалистами по социальной и культурной истории, изучающими не только социокультурные аспекты самих вооружённых конфликтов, но и влияние таких конфликтов на общество и культуру вовлечённых в них стран. Результаты подобных исследований представлены, в частности, в издаваемой в Кембридже серии «Труды по социальной и культурной истории современной войны» (“Studies in the social and cultural history of modern warfare”), в рамках которой опубликована и реферируемая монография Джея Винтера (Йельский университет, США) и Антуана Проста (Университет Париж-1), посвящённая историографии и, шире, исторической памяти о Первой мировой войне. Структура книги выстроена по тематическому принципу и состоит из введения и девяти глав, в семи из которых рассматриваются различные аспекты глобального конфликта 1914–1918 гг. в представлениях трёх поколений историков, литераторов и кинематографистов, главным образом немецких, французских и британских. Авторы анализируют не только исследования по военной истории и истории дипломатии, но и различные социальные и культурные интерпретации описываемых событий.

Как отмечается во введении, за десятилетия, прошедшие с момента окончания Первой мировой войны, в мире изданы десятки тысяч посвящённых ей работ – научных, популярных и публицистических;

даже для того, чтобы всего лишь прочитать эти тексты, не хватит человеческой жизни. В то же время серьёзных историографических исследований с целью как-то систематизировать этот корпус литературы, выявить основные направления, школы, тенденции развития, до сих пор не предпринималось. Именно это и составляет основную цель работы Дж. Винтера и А. Проста.

В книге рассматривается историография событий 1914–1918 гг., хода Первой мировой войны и её непосредственных последствий.

Авторы анализируют главным образом франко- и англоязычную литературу, а также немецкую и некоторые итальянские работы. За рамками исследования остались исторические школы стран, возникших на месте Австро-Венгерской империи, российская историография, а также исторические изыскания в странах Азии, Африки и Латинской Америки.

Чтобы глубже понять изучаемую проблематику, авторы не ограничиваются трудами профессиональных историков (хотя и отдают им предпочтение) и привлекают также работы, написанные в рамках других научных дисциплин, мемуарную литературу и, наконец, любительские исследования. Поскольку «в большинстве книг с заглавием „история войны“ обычно рассматриваются её политические, дипломатические или собственно военные аспекты» (с. 3), они анализируют не только специальные работы, посвящённые Первой мировой войне, но и сочинения с более широким тематическим и хронологическим охватом, в которых затрагиваются интересующие их вопросы. Особое внимание в монографии уделяется сравнительному анализу национальных историографических традиций. В предисловии к английскому изданию авторы отмечают, что история Первой мировой войны «целиком и полностью многонациональна и многоязычна, и тем не менее учёные по-прежнему отделены друг от друга не только языковыми барьерами», но и более глубокими различиями в теоретических концепциях и методологических подходах (с. VII).

В своей книге они попытались преодолеть, хотя бы частично, это разделение.

*** Первые попытки осмыслить феномен Первой мировой войны были предприняты ещё до того, как замолчали пушки. Эта работа продолжилась и после окончания боевых действий. Фактически до начала 1960-х годов историей конфликта занимались главным образом очень немногочисленные профессиональные учёные.

В методологическом отношении этот период характеризуется тем, что история войны изучалась по преимуществу «сверху», исследователей интересовали прежде всего политические, дипломатические и стратегические вопросы. Социальная и экономическая история, не говоря уже о культурной истории и истории повседневности, оставались вне их поля зрения;

в качестве исключения, подтверждающего правило, авторы указывают на книгу Э. Халеви «Мировой кризис 1914–1918 гг., интерпретация»3. Огромный пласт солдатских воспоминаний и дневников, наиболее активно публиковавшихся в первые годы после окончания войны и в 1928– 1934 гг., также не привлёк внимания профессиональных историков, поскольку ценность этих произведений для науки ещё не была Halvy E. The world crisis of 1914–1918, an interpretation. – Oxford:

Clarendon press, 1930.

осознана. Единственной попыткой их источниковедческого анализа стала работа Ж.Н. Крю «Свидетели»4, однако идеи автора не нашли понимания у его коллег, в чьих книгах по-прежнему речь шла «о войне в большей степени, нежели о воинах» (с. 15).

Ситуация начала меняться на рубеже 1950-х – 1960-х годов.

Тому было несколько причин, среди которых – опыт Второй мировой войны и последующих вооружённых конфликтов, расширение круга доступных источников (в 1960-е годы были, в частности, открыты военные архивы в связи с истечением 50-летнего срока секретности) и численный рост образованных слоёв населения, следствием которого было, с одной стороны, скачкообразное увеличение количества профессиональных историков и, с другой стороны, не менее резкий рост интереса к истории среди читающей публики. Поскольку история, таким образом, стала пользоваться спросом, появился обширный рынок научно-популярных произведений, включая не только книги, но и, к примеру, телепередачи. Все эти факторы в совокупности, а также заметное в то время марксистское влияние, способствовали значительным изменениям как в исследуемой проблематике, так и в методологии. Доминирующими направлениями стали социальная и экономическая история Первой мировой войны, а одним из центральных вопросов историографии – взаимосвязь между войной и революцией (в Германии – также роль прусского империализма и милитаризма в генезисе нацистского движения), тогда как в 1920-е – 1930-е годы наиболее болезненным был вопрос о виновниках войны.

Дипломатическая история отодвинулась на второй план и, кроме того, тоже пережила определённую смену парадигм: если в предшествующий период исследователей интересовали прежде всего истоки конфликта, то теперь большее внимание уделялось изучению целей воюющих держав и шире – тех явных и скрытых мотивов, которыми руководствовались отдельные политики, ответственные за развязывание войны. Это не отменяло исследований в области собственно военной истории, но образ Первой мировой войны в целом сделался гораздо более сбалансированным и более многогранным.

Cru J.N. Tmoins. – P.: Les Etincelles, 1929.

Следующая смена парадигм произошла на рубеже 1980-х – 1990 х годов, причём исключительно быстро и без сопутствующей смены поколений учёных, как в предыдущем случае. Авторы считают её началом современного этапа в развитии историографии Первой мировой войны, на котором центральным направлением исследований стала культурная история. Причинами такого сдвига были крушение коммунистических режимов, приведшее к разочарованию в марксизме в целом с его преимущественным интересом к социально экономической сфере, и тот исторический опыт, который был накоплен человечеством на протяжении XX столетия и породил новые «вопросы» к прошлому. Если в 1920-е – 1930-е годы Первая мировая рассматривалась как последняя война, а в 60-е – уже как первый этап своеобразной новой Тридцатилетней войны, то для поколения 90-х годов она стала в определённом смысле началом и фундаментом «короткого» XX века с его беспрецедентной жестокостью, первым шагом на пути к Холокосту и преступлениям сталинского режима.

Нарастающая глобализация порождает кризис идентичности, что, в свою очередь, стимулирует широкий интерес к исторической памяти – не только национальной, но и семейной. Авторы отмечают также, что для новых поколений, живущих в относительно благополучном обществе потребления, опыт участников и современников войны 1914–1918 гг. во многом является уже чем-то чужеродным и непостижимым. В этих условиях интересы исследователей сместились к таким новым областям, как история искусства, науки, медицины, литературы, включая вопрос о том, какое влияние на эти сферы оказала война. Активно изучается история повседневности, предметом исследования стали представления, чувства, эмоции людей, вынесших на себе тяготы войны. Выходят новые работы и по дипломатической, военной, социальной и экономической истории Первой мировой войны, но теперь в изучении этой проблематики также учитывается культурный фактор.

*** Основная часть книги (главы 2–8) посвящена эволюции отдельных предметных областей в историографии Первой мировой войны. Материал излагается в той очерёдности, в которой происходила смена акцентов при переходе от одной исследовательской парадигмы к другой: сначала дипломатическая история (глава 2) и военная история, точнее, её раздел, посвящённый процессам, протекавшим на оперативно-стратегическом уровне (глава 3), важнейшие направления исследований в 1920-е – 1930-е годы, затем история окопной войны (глава 4), военной экономики (глава 5) и рабочего класса (глава 6), выдвинувшиеся на первый план в 1960-е годы, и, наконец, исследования процессов, протекавших в тылу (глава 7), а также исторической памяти (глава 8) – наиболее перспективные направления с точки зрения современной парадигмы.

В дискуссиях 1920-х – 1930-х годов о политической истории Первой мировой войны центральным был вопрос об ответственности за развязывание конфликта. Статья 231 Версальского договора возлагала на Германию и её союзников ответственность за ущерб, понесённый в ходе войны странами Антанты, что часто воспринималось (и самими немцами, и их недавними противниками) как попытка объявить Германию виновником войны в целом, что для немцев было категорически неприемлемо. Некоторые из английских и французских историков со временем также вынуждены были признать, что и страны Антанты несут свою долю ответственности за то, что июльский политический кризис 1914 г. закончился войной (Россия поторопилась с объявлением всеобщей мобилизации, Великобритания не обозначила заранее и максимально отчётливо свою позицию относительно нейтралитета Бельгии и т. д.). Эта тенденция обозначилась уже в 1930-е годы.

Хотя споры об истоках Первой мировой войны и отличались тогда заметной политизированностью, историки предпринимали попытки преодолеть эту ситуацию. Их задача отчасти облегчалась тем обстоятельством, что сама война уже закончилась и хотя бы в какой-то мере перестала быть вопросом текущей политики – в отличие, скажем, от Версальской системы. Многие французские историки стремились кроме того разграничить те вопросы, для исследования которых в их распоряжении уже имелась достаточная документальная база, и те, которые приходилось признать неразрешимыми за недостатком источников. Американские историки чувствовали себя свободнее, чем их европейские коллеги, и старались рассматривать историю войны 1914–1918 гг. с позиций третьей стороны.

В 1960-е – 1980-е годы круг исследуемых проблем и используемых источников значительно расширился, дипломатическая история кризиса 1914 г. и Первой мировой войны трансформировалась в более многоаспектную историю международных отношений, были предприняты попытки рассмотреть не только непосредственные причины конфликта, но и более глубинные факторы, включая экономические и внутриполитические. К этому добавился вопрос о взаимосвязи между Первой и Второй мировыми войнами. Позже, уже в рамках культурной истории, стали изучаться культурные истоки европейского конфликта, включая представления, предубеждения, стереотипы и системы ценностей, бытовавшие в различных странах в начале XX в., как в политических кругах, так и среди простых граждан. Любопытно, что Первая мировая война в представлении историков и их читателей трансформировалась таким образом из преступления (понятие, подразумевающее необходимость найти и наказать виновника) в трагическую ошибку, причины которой требуется уяснить. «В этом историографическом контексте, – отмечают авторы, – мы вновь наблюдаем бесконечный диалог между свободой и необходимостью в делах человеческих» (с. 57).

В историографии боевых действий, стратегического управления, отношений между политическим и военным руководством в годы Первой мировой войны авторы выделяют три этапа. В межвоенный («героический») период боевые действия рассматривались в основном в категориях XIX столетия. На этой стадии изучение военной истории носило отчётливо национальный характер, серьёзных попыток проанализировать ход войны в целом ещё не было, преобладающим жанром оставались официальные истории отдельных стран (армий) или соединений. Определённое внимание уделялось также истории крупнейших сражений и операций 1914–1918 гг., но и в таких работах речь шла в основном о действиях армии той страны, в которой жил автор;

даже действия союзников в той же операции рассматривались вскользь.

В 1960-е – 1970-е годы значительно расширился доступ к архивам, а в исторической науке участников войны сменило новое поколение исследователей. На данном этапе на первый план выдвинулся вопрос о действиях командования в непривычных условиях индустриальной войны. В этот же период вышла, в частности, и монография Н. Стоуна «Восточный фронт»5 – первое крупное исследование участия России в Первой мировой войне.

В 1980-е – 1990-е годы, когда доминирующим направлением стала культурная история, специалистам по «традиционной» военно исторической проблематике, по-прежнему занимающим относительно обособленное положение в научном сообществе, в некотором смысле пришлось доказывать, что интересующие их вопросы всё ещё сохраняют свою актуальность. Военная история стала даже более политизированной, чем в предшествующий период, а национальные школы остаются всё такими же разобщёнными. Представители данного направления отличаются изрядным консерватизмом, что сказывается и на качестве их работ, в которых до сих пор преобладает тенденция к изолированному рассмотрению отдельных командиров или армий. Как следствие, даже анализ боевых действий оказывается однобоким, поскольку в действительности война – это всегда двусторонний процесс. «Интернациональной истории сражений, – заключают авторы, – в которых участвуют люди по обе стороны фронта, сталкивающиеся с проблемами и затруднениями одного и того же рода, ещё предстоит быть написанной» (с. 81).

Повседневный опыт простых солдат в межвоенный период практически не изучался профессиональными историками – главным образом из методологических соображений, поскольку научная история в те годы ещё ассоциировалась прежде всего с изучением макроисторических процессов. Тем самым одно из важнейших отличий Первой мировой от предшествующих войн – её массовый характер – по сути осталось вне поля зрения исследователей.

Stone N. The Eastern Front, 1914–1917. – N. Y.: Scribner, 1975.

В широких читательских кругах существовал запрос, и довольно сильный, на информацию такого рода – современников, не принимавших непосредственного участия в боях, интересовало, «как это было» и «как это выглядело», – но этот запрос удовлетворялся обширной мемуарной и художественной литературой;

профессиональные исторические труды интереса не вызывали.

Предметом научного анализа индивидуальный фронтовой опыт участников Первой мировой войны стал в 1970-е годы в Великобритании и в 1980-е во Франции. Такие исследования были тесно связаны с социальной историей – изучалось, к примеру, влияние культуры рабочего класса на поведение солдат на фронте;

в рамках этого направления был написан, в частности, двухтомник А. Уайлдмена «Конец русской царской армии»6. Для английских исследователей характерно особое внимание к проблеме жестокости на войне, тогда как во французской историографии, особенно с начала 2000-х годов, активно обсуждается вопрос о мотивации солдат, о соотношении согласия и принуждения. Любопытно, что начало этих изменений совпало по времени с приходом в профессию молодых историков, не принимавших участия в мировых войнах, и с нарастающей в Европе тенденцией к неприятию насилия, в т. ч. и повседневного. Новым поколениям европейцев стало труднее понимать реалии начала XX в. Изучение социальной и культурной истории войны 1914–1918 гг. продолжается и в настоящее время;

авторов, однако, беспокоит то обстоятельство, что учёные, занимающиеся этими вопросами, часто тяготеют к широким обобщениям, хотя в действительности повседневность окопной войны отличалась значительным разнообразием.

В изучении экономической истории Первой мировой войны также можно выделить три этапа. В межвоенный период исследовалась главным образом экономическая политика воюющих держав. При этом ключевое значение в объяснении хода и результатов глобального противоборства придавалось собственно военному Wildman A. The end of Russian Imperial Army. – Princeton: Princeton univ. press, 1980. – Vol. I: The old army and the soldiers’ revolt (March–April 1917);

Vol. II: The road to Soviet power and peace.

фактору, так что экономическая история играла скорее вспомогательную роль. Любопытно, что и занимались ею в это время в основном экономисты, а не историки. Опыт 1914–1918 гг. был использован в развитии экономической теории и экономической политики в 1920-е – 1930-е годы, в т. ч. при разработке планов экономической мобилизации в преддверии Второй мировой войны.

В 1960-е – 1970-е годы фокус переместился на отношения между деловыми кругами, наукой, государством и военными, иными словами, на формирование и функционирование того, что позже будет названо военно-промышленным комплексом. Именно в этот период экономический фактор начал рассматриваться как одна из решающих причин поражения Центральных держав. Для последних же десятилетий характерен многоаспектный анализ экономики противоборствующих сторон, объединяющий предыдущие два подхода. Открытым остаётся вопрос о соотношении между негативными и позитивными последствиями глобального конфликта для мировой экономики, а также об экономических причинах победы стран Антанты.

Историографии рабочего класса авторы посвящают самостоятельную – шестую – главу своего труда, отдельно от следующей за нею седьмой главы, где рассматривается историография гражданского населения в целом. История рабочего вопроса тесно связана с историей революционного движения, а значит, и с проблемой взаимосвязи между войной и революциями в России и ряде европейских стран, поэтому данной проблематике посвящён самостоятельный и довольно обширный круг литературы. Этот раздел историографии Первой мировой войны развивался несколько иначе, чем другие. Вплоть до середины 1960-х годов доминирующим подходом был политический (история рабочего движения). Ситуацию не изменило даже распространение марксистских идей после окончания Второй мировой войны, поскольку их приверженцы так же, как и их предшественники, больше внимания уделяли политической истории и истории идеологии, а не экономике и социальным процессам. Социальный подход, т. е. собственно история рабочего класса в точном смысле слова, выдвинулся на первый план довольно поздно, а в 1990-е годы разочарование в коммунистической идее, последовавшее за крушением советского блока, вкупе с кардинальными переменами в структуре западных обществ на переходе от индустриальной эпохи к постиндустриальной, привели к свёртыванию исследований по истории рабочих, так что культурно историческая парадигма в данной области представлена пока лишь весьма поверхностно и фрагментарно.

Что касается истории тыла в целом, то на протяжении 1920-х – 1930-х годов она вызывала среди исследователей лишь весьма ограниченный интерес и занимала второстепенное положение по сравнению с историей событий на фронте. Наиболее активно изучалась внутренняя политика воюющих держав: мобилизация, пропаганда, снабжение продовольствием и т. д. После того, как в 1960 е годы возобладал социологический подход, основным предметом исследования стало влияние войны на социальные конфликты, кульминацией которых стали революции в Германии, Австро-Венгрии, России и Турции.

В 1980-е годы произошёл переход к культурно-исторической парадигме, как и в других разделах историографии Первой мировой войны, и кроме того завершилось отмежевание культурной истории, как дисциплины, изучающей представления и практики широких слоёв населения, от интеллектуальной истории, сфокусированной главным образом на элитарной культуре. В современных исследованиях по истории тыла в 1914–1918 гг. авторы выделяют два основных направления: исследования материальной культуры, т. е. условий и способов выживания в экстремальной обстановке тех лет, и работы, посвящённые т. н. культуре войны. Последнее понятие охватывает довольно широкий круг социокультурных практик, нацеленных на адаптацию к непривычным условиям военного времени. В рамках этого же направления исследуются и такие вопросы, как поддержка войны обществом, мотивации солдат и гражданского населения.

Подобный подход, помимо всего прочего, позволил историкам преодолеть существовавшее в литературе предшествующих лет своеобразное разделение между фронтом и тылом: в современной историографии значительное внимание уделяется настроениям, представлениям и особенностям поведения, общим для солдат и гражданского населения. Важное значение на современном этапе приобрело также изучение истории женщин на войне. Кроме того, в 1990-е годы, под влиянием событий в бывшей Югославии, в центре внимания вновь оказался вопрос о военных преступлениях, что стимулировало растущий интерес исследователей к проблеме насилия против мирного населения в Первую мировую войну, которая, будучи первой тотальной войной в истории человечества, во многом предопределила специфику вооружённых конфликтов XX столетия, включая систематические нарушения правил и обычаев войны, геноцид и т. д.

Авторы обращают внимание на два существенных пробела в современной литературе по истории гражданского населения в годы Первой мировой войны. Во-первых, вне поля зрения исследователей до сих пор остаётся повседневный опыт сельских жителей, что совершенно неоправданно, поскольку они составляли весьма значительную часть населения стран – участниц конфликта, а деревенская культура довольно сильно отличалась от городской. Во вторых, недостаточно изученной в западной историографии остаётся история Восточного фронта, в т. ч. и военный опыт мирного населения Восточной и Юго-Восточной Европы.

В эволюции исторической памяти о Первой мировой войне Дж. Винтер и А. Прост выделяют два этапа: до конца 1960-х годов и с начала 1970-х по настоящее время. На первом из них профессиональная историография развивалась довольно изолированно, а образ «Великой войны» в массовом сознании определяли в основном её участники, благо многие из них были ещё живы и пользовались заслуженным авторитетом, как непосредственные свидетели событий. Особую группу составляли те авторы, которые в 1914–1918 гг. занимали высокие государственные и военные должности (У. Черчилль, Р. Пуанкаре, Ж. Клемансо, Д. Ллойд Джордж, Э. Людендорф и др.), – их воспоминания по своей информативности были сопоставимы с историческими сочинениями.

Известную роль в формировании национальной памяти играла и государственная пропаганда.

Роль научной историографии значительно выросла в 1960-е годы, расширился и круг специалистов, интересующихся Первой мировой войной. Интерес к событиям 1914–1918 гг. распространился за пределами собственно исторических кафедр;

важным шагом к формированию такого направления, как культурная история Первой мировой войны, стали работы историков литературы П. Фасселла и С. Хайнса7. В англосаксонском мире сказался кроме того недавний опыт войны во Вьетнаме;

с появлением первых исследований посттравматического синдрома специалисты, включая и историков, вновь обратились к публикациям предшествующих лет, посвящённым феномену военного невроза (англ. shell shock – буквально «снарядный шок», т.е. психическая травма, полученная во время артиллерийского обстрела) у участников Первой мировой войны. Историки континентальной Европы занялись этой проблематикой гораздо позже.

Для 1980-х – 1990-х годов было характерно активное развитие музеев Первой мировой войны, а также появление многочисленных литературных произведений и фильмов о ней. В формировании массовой памяти о «Великой войне» профессиональные историки, таким образом, по-прежнему остаются в меньшинстве.

*** Подводя в последней главе итоги своего исследования, авторы констатируют, что научная историография Первой мировой войны до сих пор разделена на многочисленные национальные школы, развивающиеся по преимуществу обособленно. С конца 1980-х годов появляются книги, авторы которых пытаются выработать «общеевропейский» взгляд на события 1914–1918 гг., а также тематические сборники статей, подготовленные интернациональными коллективами авторов, но такого рода публикации остаются скорее Fussell P. The Great War and modern memory. – N. Y.: Oxford univ. press, 1975;

Hynes S. A war imagined: The First World War and English culture. – L.:

Idem. The soldiers’ tale: Bearing witness to modern war. - N. Y.:

исключением, чем правилом. Дж. Винтер и А. Прост отмечают, что подобные работы обычно пишутся учёными со стажем, пользующимися известностью в академическом сообществе и имеющими хорошую финансовую поддержку, или при участии таких исследователей. Выход за пределы национальной историографии, таким образом, остаётся довольно непростой задачей, особенно для молодых историков. При написании учебников глобальный подход, напротив, применяется довольно активно и вполне успешно.

Такое положение во многом обусловлено тесной взаимосвязью самих феноменов войны и нации;

к тому же опыт разных европейских стран в Первой мировой войне и его последующее восприятие в этих странах довольно сильно различаются. Что для французов было трудной победой с неоднозначными последствиями, то немцы долгое время воспринимали как свою собственную победу, только упущенную в результате «удара в спину»;

как следствие, первые серьёзные научные работы по истории Первой мировой войны появились в Германии только после её нового поражения в войне 1939–1945 гг. Среди британских исследователей распространено представление о Первой мировой войне как о бессмысленном конфликте, в ходе которого миллионы жизней были растрачены зря;

для французского читателя, к примеру, такая точка зрения ещё совсем недавно была бы совершенно неприемлемой.

Играют свою роль и различия в исследовательских традициях.

Английской историографии свойственна определённая доля иронии, стремление сохранить дистанцию между учёным и изучаемым объектом. Во французской исторической науке, напротив, силён акцент на поиск причинно-следственных связей, восходящий ещё к картезианскому наследию. Даже периодизация истории значительно различается в разных национальных школах, а от принятой периодизации зависит и то, в какой контекст будут помещаться описываемые события. Сказываются также различия в организации архивов в разных странах, в степени сохранности фондов (германские архивы пострадали в результате бомбёжек во время Второй мировой войны). Определённое влияние на тематику публикуемых работ оказывают и издатели, преследующие собственные коммерческие интересы. «Национальный характер историографии Великой войны, – констатируют авторы, – очень трудно преодолеть. В нашем распоряжении много книг о нациях в войне. У нас нет истории войны на глобальном уровне. Или, точнее, есть успешные концепции войны, которые едва ли вообще возможно совместить между собой» (с. 199).

Первое поколение историков Первой мировой войны, сформировавшееся в 1930-е годы, во многом исходило из историографической традиции XIX в., отсюда его преимущественный интерес к политической и дипломатической истории. Поскольку феномен войны в этот период осмысливался главным образом в духе Клаузевица («Война есть продолжение политики иными средствами»), история боевых действий рассматривалась «глазами генеральных штабов, с их командной иерархией и генералами» (с. 201). Отчасти это было обусловлено элитарным характером самого академического сообщества.

Поколение 1960-х годов работало уже в ином контексте. Опыт Второй мировой войны заставил историков серьёзно переосмыслить сложившиеся представления о войне 1914–1918 гг., её природе и последствиях. В новых условиях глобального соперничества между двумя сверхдержавами, обладавшими ядерным оружием, крупномасштабные войны утратили своё прежнее значение как средство решения политических проблем насильственным путём.

Следствием этого стала смена целевой аудитории историков Первой мировой войны: во второй половине XX в. они обращались уже не к политикам, а к широкой читающей общественности. Изменилась и сфера их интересов – произошёл поворот к социальной истории, истории «снизу». История боевых действий сохранила своё центральное значение в осмыслении конфликта, но из «истории глазами генеральных штабов» она превратилась в большей степени в историю солдат, комбатантов, которым пришлось вынести на своих плечах основные тяготы войны.

Поколение 1990-х годов формировалось в условиях окончания Холодной войны и набирающей силу европейской интеграции.

Национальное государство утрачивает своё прежнее значение, отсюда дальнейшее снижение интереса историков к политическим институтам. Социальная история продолжает активно развиваться, но теперь её дополнили методы культурной истории и микроистории. Это относится и к собственно военной проблематике: «В определённом смысле, – замечают авторы, – армия оказалась скрыта за индивидуальным и коллективным образом солдата» (с. 205). Меняется понимание феномена Первой мировой войны в целом, на смену прежним представлениям о ней как о глобальном конфликте между национальными государствами пришла новая концепция «европейской гражданской войны».

Среди многочисленных интерпретаций Первой мировой войны можно, таким образом, выделить три основных модели. Одной из них была война наций;

с этой точки зрения события 1914–1918 гг. могут рассматриваться как логическое продолжение – и завершение – «долгого» XIX века. Такой подход был особенно популярен среди первого поколения историков, рассматриваемого в книге. Он имел различные вариации, которые так или иначе можно свести к трём направлениям: либеральному, с его особым вниманием к роли личности в истории;

неомарксистскому, отличавшемуся большим уклоном в сторону социально-экономического детерминизма;

и, наконец, «гуманистическому», как его называют авторы «за отсутствием лучшего термина» (с. 207), уделявшего дополнительное внимание судьбам простых людей, на долю которых выпала война.

Во второй половине XX в. описанная парадигма отчасти сохранила своё объяснительное значение, особенно в популярной литературе и учебниках, но в исследовательском сообществе ей на смену пришла другая, в рамках которой война рассматривалась уже как конфликт между обществами. Это позволило значительно расширить предмет исследования, проследить, как повлияли на исход боевых действий социально-экономические процессы в странах – участницах войны, раскрыть связь между войной и последовавшими за нею революциями. Данный подход активно использовался вторым поколением историков Первой мировой войны, особенно в Германии;

в британской историографии он представлен менее широко.

В некоторых странах он популярен и в настоящее время, например, в Италии. Его основной недостаток авторы видят в том, что он в целом отличается большей склонностью к детерминизму, нежели предыдущий, а любой детерминизм по-своему опасен, поскольку может привести к подмене подлинного анализа упрощёнными механистическими формулами.

В настоящее время преобладающим направлением является изучение «человека на войне». Нынешнее поколение учёных, с его особым интересом к культурной истории, микроистории, истории повседневности, исследует не «войну наций» и не «войну обществ», а «войну солдат», «войну жертв»;

здесь можно проследить некоторые параллели с «гуманистическими» подходами предыдущих десятилетий. Как следствие, наибольший интерес вызывает индивидуальный опыт участников и современников войны, история государственных институтов и социальных групп изучается лишь в той мере, в которой она влияла на этот индивидуальный опыт.

Появление подобной парадигмы во многом обусловлено попытками осмыслить трагическую историю XX века в целом, проследить взаимосвязь между Первой мировой войной и возникновением тоталитарных режимов, общей эскалацией насилия в минувшем столетии.

Авторы подчёркивают, однако, что в их задачи не входило диктовать действующим или будущим исследователям готовые решения, какой из существующих парадигм им следует придерживаться в своей работе. Все описанные подходы имеют свои преимущества и недостатки, разным поколениям людей свойственно задавать различные «вопросы» своему прошлому, и нынешний методологический плюрализм, хотя и приводит к появлению зачастую трудно совместимых концепций истории Первой мировой войны, но зато позволяет учёному применять тот исследовательский инструментарий, который в наибольшей степени соответствует его научным интересам.

М.М. Минц В.М.ШЕВЫРИН РОССИЯ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ (НОВЕЙШАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ) (Обзор) В конце 1990-х годов В.Л.Мальков, совершая экскурс в историографию войны, упомянул о том, что в советской науке, в отличие от зарубежной, изучение истории Великой войны «не носило систематического характера и даже негласно считалось утратившим актуальность» (106, с. 11). Действительно, со времен М.Н.Покровского, пустившего в мир крылатое выражение «забытая война», которое нередко и теперь ещё выносится в заголовки книг, история Первой мировой находилась в густой тени революции и Гражданской войны, собственно, ею и порожденных, но которые в силу господствовавшей тогда идеологии были в большом «фаворе» у историков.

Но в постсоветской России положение дел с изучением истории войны стало меняться. И тот же В.Л Мальков, а также А.О.Чубарьян, В.К Шацилло, А.Е.Андреев и ряд других известных ученых (110, 130, 157) отмечают явное возрастание интереса специалистов к истории той мировой катастрофы. «Лёд тронулся», - и так, что эра «забытой войны» стремительно уходит.

Для современной историографии характерно беспрецедентное приращение источниковой базы исследований (различных документов эпохи, мемуарной литературы, издание которых переживает настоящий бум), небывалое расширение тематики работ и - последнее, но наиболее, пожалуй, значимое, - обращение историков к новым идеям и методам исследования.

Это становится особенно очевидным теперь, в преддверии столетия войны, которое будет, судя по всему, отмечаться с государственным размахом. Уже сейчас проводятся различные встречи, конференции, «круглые столы», издается множество материалов по истории войны, впервые за многие десятилетия открываются памятники на местах былых сражений и на братских могилах погибших воинов, демонстрируются новые документальные фильмы о событиях и героях тех лет и т. п. Таким образом, реанимируется память о войне и воздается, хотя и с громадным опозданием (опять же в отличие от европейских стран, где всегда чтили и свято чтут память своих соотечественников) должное ее участникам.

8 апреля 2013 г. в Государственной думе состоялось первое заседание оргкомитета по подготовке мероприятий, посвященных 100 летию начала Первой мировой войны (ПМВ). Спустя два дня в Российской академии наук прошел круглый стол, организованный Российской ассоциацией историков ПМВ на тему «Происхождение Первой мировой войны: альтернативные подходы» (130).

Такое заметное оживление интереса к истории войны только оттеняется, только подчеркивается ее предстоящим юбилеем, но это не есть его глубинная основа. Главное, конечно, в том, что к нам пришло осознание связи времен и понимание того, что корни многих проблем современности уходят в роковую войну 1914-1918 гг., открывшую совершенно новую и трагическую страницу в истории человечества.

А.И.Уткин был совершенно прав, когда говорил, что для историка эта война «самая интересная». Я думаю, что «интересная»

прежде всего потому, что при объективном её изучении она даёт возможность увидеть скрытые пружины мирового исторического процесса, его смысл и вектор развития.

Выдающиеся российские мыслители уже тогда, в только что начавшемся мировом конфликте провидчески улавливали именно такое его значение. И осознали новый, трагический отсчет времени, который начала мировая история. П.Б.Струве пророчески писал:

«Произошла историческая катастрофа. Волны истории несут нас к новым берегам...». Ему вторил С.Н.Булгаков: «Мы катастрофично вступаем в новый период истории» (163, с.5). И этот новый период продолжается. По крайней мере, многие историки резонно считают, что человечество, вступив в новое историческое измерение, не прошло до конца этот цикл. По мнению академика Ю.А.Полякова, и ныне выстрел в одной стране может всколыхнуть регион и охватить весь мир (163, с. 5).

И потому совсем не случайно, что как только российские историки в начале 1990-х годов обрели возможность свободно, без идеологического пресса обсуждать актуальные проблемы науки, они начали с пересмотра, с переоценки многих «основополагающих» и прежде незыблемых «твердынь» в историографии. Начали именно для того, чтобы понять истинный смысл событий, определивших ход российской и мировой истории.

В этом отношении одной из важнейших, на мой взгляд, была встреча ученых («круглый стол», состоявшийся 28-29 сентября г.), на которой обсуждались историографические версии происхождения Первой мировой войны. Дискуссия по этой теме дает исследователю «Ариаднину нить», чтобы выбраться из лабиринта тысяч противоречивых, далеко не бесспорных и пристрастных оценок событий и фактов войны. Я бы даже сказал, что она учит мыслить глобально. Дискуссия важна и как веха в развитии самой исторической науки, освобождавшейся тогда от идеологических пут. Поэтому позволю себе остановиться на ней подробно.

В.П. Волобуев говорил о том, что не одни только империалистические противоречия привели к войне. Серьёзную роль сыграли динамичные процессы в различных сферах мирового сообщества (блоковая политика, тайная дипломатия, милитаризация, гонка вооружений и духовная ситуация, предрасполагавшая к войне).

Оп поставил вопрос и о том, не послужили ли малые народы «детонаторами всего конфликта?» и не было ли альтернативы войне?

(106, с. 12-14).

В.Л Мальков подчеркнул, что в нашей историографии возникла «совершенно новая познавательная ситуация», связанная прежде всего с выходом на новый методологический уровень, расширением источниковой базы и тематического диапазона, а также появлением исследований, междисциплинарных по своему характеру (106, с. 16).

З.П.Яхимович, продолжая методологическую тему, задалась вопросом о том, способно ли человечество «разумно решать свою судьбу, или, как это произошло в 1914 г., фатальный бег событий его может вновь ввергнуть в военную катастрофу?»(106, с.18).

В.П. Булдаков выступил с докладом «Первая мировая война и имперство». По его мнению, к концу XX столетия появилась возможность утверждать, что этот век (особенно первая его половина) явился начальным и весьма неожиданным этапом глобализации человечества. Этот процесс протекал под влиянием и в условиях действия ряда разнородных новых факторов: всепроникающая роль неуправляемого индустриализма, невиданное развитие средств коммуникаций, скачкообразный рост народонаселения, лавинообразное становление гражданского общества через «восстание масс» и т.д. Но эти «объективные» интегрирующие факторы оказались в противоречии с людской психологией: прежде всего с воинственностью национального эгоизма. И если объективные условия подсказывали идею создания относительно гомогенного – «неконфликтного» – человеческого пространства, то сила традиции тянула к психологии имперства. Как следствие, «империалистический передел мира» принял форму всеохватывающей битвы за ресурсы и коммуникации. Причем речь шла даже не столько о непосредственных территориальных захватах, сколько о стремлении не дать сопернику осуществить их. Реанимация идеи имперства стала знамением времени: путь к глобализму стал пониматься как движение через гегемонизм, а последний предполагал блоковую систему с активным использованием этнонационального фактора. «Традиционные»

империи, не изжившие сословности, этноиерархичности и не создавшие мощного ядра гражданского общества, оказались обречены на поражение и распад.

Итоги Первой мировой войны имели абсолютно неординарное значение «на все времена». В целом их можно свести к феномену кризиса имперства. Это означало, с одной стороны, что «индустриально-колониальные» империи, несмотря на демократизацию метрополий, отнюдь не отказались от гегемонистских устремлений. С другой стороны, такие «традиционные» империи, как Австро-Венгрия и Турция, развалились, причем этот факт был чреват новым обострением борьбы за передел мира. Наконец, Германия, как империя «переходного» типа, в очередной раз попыталась осуществить заявку на гегемонию на мировой арене, используя на этот раз не пангерманизм, а нацизм, т.е. мощную подпитку шовинизмом сознания масс, не желающих ощущать себя «жертвой Версаля» (106, с.21-25).

В.И.Миллер, анализируя современную историографическую ситуацию, говорил об очередном «повороте» в общественном сознании, связанном с идеологической атакой на большевизм, ведущийся под разными флагами. С одной стороны, ясно видно стремление части политиков и публицистов «разделаться» с идеей интернационализма, воодушевлявшей многих борцов против войны, и возродить национализм в его наиболее радикальном, шовинистическом варианте. В этой связи вновь, как и в те далекие годы, противники войны трактуются как изменники, а генералы, офицеры и солдаты русской армии той поры, сражавшиеся и погибавшие на полях сражений, напротив рассматриваются как патриоты. С другой стороны, характерное для последних лет восхваление Романовых и их ближайшего окружения (генералов, министров и др.) привело к публикации исторических трудов и мемуаров, вышедших из-под пера людей этого круга. А для них война была последней героической эпохой императорской России.

Одна из иллюстраций сказанного - вопрос о «виновниках войны». В условиях, когда развертывается идеализация императорской России, вновь предлагается простенькое решение о Германии и Австро-Венгрии как о виновниках войны. Одновременно игнорируется вывод, уже давно ставший достоянием международной историографии, о мировой войне как результате длительного процесса накопления межимпериалистических, межгосударственных и иных противоречий. При этом вопрос о лицах, непосредственно участвовавших в развязывании войны, естественно, не исключается из рассмотрения, но ставится на подобающее ему второе (а может быть, и более отдаленное) место.

Если обратиться к сюжетам, которые обычно не находят отражения в трудах о войне, на первое место в их ряду В.И. Миллер предпочел бы поставить духовную атмосферу предвоенных лет и ее изменения в годы войны. Нельзя сказать, что эти аспекты жизни общества того времени совершенно не изучались. Есть много работ, в которых рассматривалась шовинистическая пропаганда, получившая распространение в Германии, во Франции, да и в России накануне и в начале войны. Но существовала в духовной жизни европейских стран и контрсила, противостоявшая этой пропаганде. Это были не только антивоенные документы II Интернационала, о которых говорили чаще всего. Был и пацифизм различных видов, а главное, не следует забывать, что начало ХХ в. было одним из периодов расцвета духовной культуры и в России, и в Германии, и во Франции.

Вторая проблема, которая также заслуживает изучения, это война и общественная мораль. Давно известно, что война нередко развращает людей, приучает их убивать, не испытывая при этом нравственных страданий, что за войнами следует нарастающий вал преступности, возникающий вслед за возвращением демобилизованных солдат к родным очагам. А в основе всего этого лежит особая военная мораль, которая не только оправдывает аморальные (с точки зрения общечеловеческих ценностей) действия, но подчас прямо вынуждает делать то, что в иных, мирных условиях человек никогда бы не сделал. О поведении человека на войне (в конкретных условиях 1914-1918 гг.) написано много, но все эти материалы нуждаются в современном прочтении и в соответствующем анализе (106, с. 59-61).

А.М. Пегушев затронул вопрос о роли колониальных противоречий. По его мнению, население ряда обширных районов Африки в конце ХIХ - начале ХХ в. еще в полной мере не ощущало на себе пресс колониального правления, европейская администрация во многих странах колониального мира (за исключением Индии, некоторых стран Северной, Западной и Южной Африки и ряда др.) была малочисленной, а колониальные границы, как правило, условными. Неслучайно в этот период был распространен термин «сферы влияния», боле точно, нежели понятие «колониальное владение», отражающий характер взаимоотношений между соперничавшими державами (106, с. 62-65). Реальная жизнь нередко резко расходится с нашими абстрактными представлениями о ней.

Известны случаи, когда, казалось бы, непримиримые колониальные соперники действовали сообща в критических ситуациях или перед лицом общей угрозы.

А.В.Ревякин, рассматривая проблему вины и ответственности, высказал мнение, что у ведущих мировых держав не было достаточных оснований стремиться к войне. Для старых колониальных и многонациональных государств – Великобритании, Франции, России и Австро-Венгрии – в ней заключался непомерный риск «великих потрясений», о чем напоминал опыт франко-прусской и русско японской войн. От статус-кво особенно не страдали и молодые индустриальные державы, такие, как Германия и США, лидировавшие в мировом экономическом соревновании. Поэтому, выясняя причины Первой мировой войны, важно не только указать на те общественные (международные, династические, экономические, социальные, национальные и пр.) противоречия, попытку разрешить которые и представляла собой война, но и объяснить мотивы того, почему именно военный способ разрешения этих противоречий избрали основные мировые державы.

Ход международных кризисов начала ХХ вв., не исключая и июльского 1914 г., свидетельствует, что, прежде чем «перейти Рубикон» и сделать войну неотвратимой, каждая из конфликтующих сторон располагала временем на раздумья, отвлекающие маневры и, в крайнем случае, на дипломатическое отступление (в расчете на реванш при более благоприятных обстоятельствах). Ни одна из европейских стран, за исключением Бельгии и Люксембурга, не подверглась внезапной агрессии типа той, которую в начале Второй мировой войны Гитлер обрушил на Польшу, Данию, Норвегию и т.д. И если после длительных раздумий правительства основных держав Европы все же предпочли военный способ разрешения своих противоречий, то это, безусловно, говорит о решающей ответственности, по крайней мере, некоторых из них.

Вопрос об ответственности заставляет взглянуть на причины Первой мировой войны и с правовой точки зрения. Долгое время последняя была у нас не в чести. Между тем в правовом отношении вопрос об ответственности совсем не прост. Он заключается в том, какая из воюющих сторон и в какой мере нарушила в 1914 г.

общепризнанные нормы права. Несомненно, к военному способу разрешения противоречий, накопившихся в отношениях между странами в начале ХХ в., подталкивало правительства и общественное мнение европейских держав, представление об оправданности и правомерности насилия во имя общественного (национального, классового, государственного) блага. А.В.Ревякин также указал, что в прошлом наша историография преувеличивала значение экономических противоречий между державами в начале ХХ в., отметив, что нормальный, здоровый рынок экономически не разделяет, а объединяет народы. И если в начале ХХ в. он порой давал повод для недоразумений и споров между ними, то он же их и мирил, все теснее связывая узами общих экономических интересов. Об этом свидетельствуют активные интеграционные процессы, наблюдавшиеся в предвоенные годы (106, с. 65-70).

Б.М.Туполев, коснувшись темы «Россия в военных планах Германии», подчеркнул, что идеологией «окончательной борьбы»

между славянами и германцами была воодушевлена вся германская правящая верхушка: кайзер, начальник Генерального штаба Мольтке, рейхсканцлер Бетман-Гольвег, руководители имперских ведомств.

Имперское руководство стремилось добиться долгосрочного ослабления Российского государства посредством отторжения его западных пограничных территорий (106, с.49-54).

Т.М.Исламов говорил о восточноевропейском факторе. Он обозначил пять позиций.

Конкурс научно-исследовательских работ «Великие сыны России. Великая и забытая».

«Россия и Великая война»

Галкин Денис Вячеславович

Ученик 6 А класса

Научный руководитель:

Пустошинская О. В., учитель истории

МБОУ «Гимназия № 46» г. Чебоксары

Чебоксары 2014

Оглавление

Введение…………………………………………………………………..С.3

Глава I . Причины первой мировой войны………………………………С.4

1.1. Причины первой мировой войны………………………………….

1.2. Социально-экономическая обстановка в России в годы Первой

мировой войны……………………………………………………….С.5

Глава II . Этапы первой мировой войны…………………………………С.7

Глава III . Итоги первой мировой войны…………………………………С.9

Заключение…………………………………………………………………С.10

Список использованной литературы…………………………………….С.12

Введение

Темой исследовательской работы является «Россия и Великая война».

Актуальность темы исследования состоит в том, что с момента окончания Первой мировой войны каждое последующее поколение в нашей стране знало о ней все меньше и меньше. Она осталась полузабытой страницей истории России, В советской историографии война именовалась как «провальная», «империалистическая», а следовательно, являлась чуждой и подлежащей забвению. Малое внимание этой войне в СССР уделялось ещё и потому, что Россия в ней стала фактически проигравшей стороной вместе с Германией.

Лишь в последнее время начался процесс формирования объективной картины событий тех времен.

Цель данной работы состоит в том, чтобы рассмотреть основные аспекты в истории первой мировой войны.

Для достижения поставленной цели, предполагается решить следующие задачи:

1. Раскрыть п ричины Первой мировой войны ;

2. Рассмотреть с оциально-экономическую обстановку в России в годы первой мировой войны ;

3. Охарактеризовать этапы первой мировой войны;

4. Проанализировать итоги Первой мировой войны.

Работа включает в себя три главы:

1. В главе описаны причины, цели и задачи будущего противостояния, также она содержит анализ социально-экономической обстановки в России в годы первой мировой войны

2. Вторая глава посвящена основным военным событиям.

3. Последняя глава рассказывает о том, к чему привела первая мировая война.

Основными источниками используемыми в работе являются: П. Иванов «Офицеры России», М. В. Оськин «Первая мировая война» и другие.

Глава I . Первая мировая война

1. Причины первой мировой войны

Поводом к началу войны стало убийство в г. Сараево в Боснии австрийского престолонаследника эрцгерцога Франца Фердинанда и его супруги. Сделал это член сербской террористической организации «Млада Босна» Гаврило Принцип.

28 июля 1914 года Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В ответ Россия заняла угрожающую позицию, начав всеобщую мобилизацию. Германия не стала терять времени и 1 августа объявила войну России, а 3 августа – Франции. 4 августа против Германии выступила Великобритания. Наконец, 6 августа о состоянии войны с Россией заявила Австро-Венгрия.

Так началась одна из самых затяжных и тяжелых войн России. Одним из страшнейших испытаний для человека на войне стало применение новейших образцов вооружений, из-за чего количество потерь возросло в разы и составило к концу войны 10 миллионов человек, больше, чем за все войны, предыдущего тысячелетия.

У каждой страны-участницы были свои причины, почему она вступила в войну, но их можно объединить и тогда можно сделать вывод, что для всех участниц общими были следующие причины:

Стремление к ослаблению государств-конкурентов в экономическом и военном развитии (Англию не могла не беспокоить стремительная промышленная экспансия и, главным образом, наращивание мощи военно-морского флота Германии)

Противоречия из-за колоний, сфер влияния и рынков сбыта.

Стремление разрешить с помощью войны внутренние проблемы.

Повсеместное усиление националистических настроений.

1.2. Социально-экономическая обстановка в России в годы первой мировой войны

Значительная часть населения России встретила войну с энтузиазмом. 2 августа на Дворцовой площади Петербурга в присутствии огромной толпы царь поклялся на Евангелии и иконе вести войну до тех пор, пока ни одного неприятеля не останется на русской земле.

К началу XX в. Россия представляла из себя сложный конгломерат почти автономных социально-экономических анклавов, имеющих собственные, часто непримиримые интересы. В этих условиях особое значение приобретала гибкость и дальновидность власти, умение не столько приспособиться к существующим условиям, сколько повлиять на них посредством опережающих шагов, которые смогли бы удержать в равновесии всю социально-экономическую систему, не допустить ее распада. В таких условиях определяющее значение имела личность монарха. Но проводимая Николаем II внутренняя политика лишилась исторической логики, поэтому встретила неприятие и раздражение как слева, так и справа. Результатом было стремительное падение престижа власти. Ни один царь в истории России не подвергался такому дерзкому и открытому поношению, как Николай II. Это привело к решающему перелому в общественном сознании. Ореол царя как Божественного избранника, светлой и непогрешимой личности рассеялся. А от падения морального авторитета власти оставался всего лишь шаг до ее свержения. Его ускорила I мировая война.

Изменения в экономике обусловили изменения и в социальной сфере. Отражением данного процесса стало увеличение численности рабочего класса. Однако в стране по-прежнему 75% населения составляли крестьяне. В политической области Россия оставалась думской монархией. Промышленные предприятия сократили выпуск продукции. Закрывались мелкие предприятия. Следовательно, ускорилась мобилизация промышленности.

На момент начала войны Россия имела самый большой воздушный флот в мире (283 самолета). Сначала самолеты использовались только для разведки и корректировки артиллерийского огня (в самолетах не было оружия). Но скоро начались первые воздушные бои, и самолеты-разведчики наносили врагу большой урон. В декабре 1914 года император утвердил постановление военного совета о создании эскадры бомбардировщиков «Илья Муромец», ставшей первым в мире соединением бомбардировщиков. К 1916 году у всех воюющих стран появились истребители с пулеметами.

Глава II . Этапы первой мировой войны

В истории Первой Мировой войны можно выделить следующие этапы:

Кампания 1914 г (провал стратегии быстротечной войны; переход от маневренных к позиционным формам борьбы).

В Европе сложилось два фронта - Западный (во Франции и Бельгии) и Восточный (против России). Русский фронт делился на Северо-Западный (Восточная Пруссия, Прибалтика, Польша) и Юго-Западный (Западная Украина, Закарпатье по границе России с Австро-Венгрией). Германия планировала молниеносным ударом разгромить Францию, а затем перебросить войска против России. Однако военная компания началась порывом русских войск в Восточной Пруссии, но хорошо начатое наступление через две недели закончилось разгромом. На Галицийском направлении против Австро-Венгрии дела разворачивались успешней. Осенью 1914 г. русская армия заняла города Львов и Галич. 8 сентября 1914 года авиатор штабс-капитан Петр Иванович Нестеров применил первый воздушный таран в небе у города Львова. К сожалению, оба пилота погибли.

Германия была вынуждена перебросить часть войск с Западного фронта, что позволило франко-английской армии выиграть битву на реке Марна и предотвратило падение Парижа.

Кампания 1915 г (срыв германского плана выхода России из войны; позиционная война). Весной и летом 1915г. русская армия приняла участие в ряде кровопролитных сражений, понеся огромные потери в силу недостаточного обеспечения боеприпасами и своевременным вооружением. Положение ухудшалось, вынудив русскую армию отойти на Восток, оставив Галицию, Польшу и некоторые другие районы. Весной 1915г. Германия впервые в истории войн применила одно из самых бесчеловечных оружий - отравляющие вещества, но это обеспечило только тактический успех.

Кампания 1916 г (переход стратегической инициативы к странам Антанты). В 1916г. Германия вновь направила основной удар против Франции. В феврале шли ожесточенные бои под крепостью Верден. Россия предприняла наступление на Юго-Западном фронте, в помощь своим союзникам. Армия генерала А.А. Брусилова прорвала фронт и разгромила австро-венгерские войска. Германия была вынуждена перебросить свои части с Западного фронта для спасения Австро-Венгрии. Русские войска помогли союзникам. Летом 1916г. Русские войска под командованием генерала Брусилова начали наступление и стали продвигаться в Восточную Галицию и Буковину (Брусиловский прорыв). В результате наступления на Юго-Западном фронте русские войска продвинулись далеко в глубь Буковины и Восточной Галиции, что сыграло крупную роль в компании 1916г.

На Кавказском фронте против Турции, русские войска заняли Трапезунд и Эрзерум. Германия потеряла стратегическую инициативу.

Кампания 1917 г (наступление Антанты; выход России из войны). Февральская революция не привела к выходу России из войны. Две военные операции (в Галиции, в Белоруссии) закончились провалом. Русская армия к этому времени оказалась полностью деморализованной. События февраля и марта 1917г. отречение от престола императора Николая II и временное безвластие привело к ухудшению материального положения. Война не только не закончена, но и приняла совершенно непредсказуемый характер, продовольствия в стране не хватало, разложение государственного управления было на лицо, армия находилась на грани развала. Все это говорило о том, что Россия не могла больше принимать участие в войне. В связи с этим большевики, придя к власти, провозгласили Декрет о мире и начали переговоры с Германией. Советская Россия вышла из Первой моровой войны, заключив Брестский мирный договор (март 1918) с Германией и её союзниками.

6) Кампания 1918 г (общее наступление Антанты; капитуляция Германии). Германия и её союзники потерпели поражение. В 1919 году немцы были вынуждены подписать Версальский мирный договор, который был составлен государствами-победителями. Советская Россия участия в подписании Версальского договора не принимала.

Глава III . Итоги первой мировой войны

Первая мировая – одна из самых длительных, кровопролитных и значительных по последствиям в истории человечества. Она продолжалась более 4 лет. В ней участвовало 38 стран из 59, обладавших в то время государственным суверенитетом. Население воюющих стран составляло свыше 1,5 млрд. человек. Более 10 млн. было убито и 20 млн. ранено.

К 1917 году Россия была готова стать победителем. Достижения русского военного гения, беспримерные ратные подвиги русских солдат неизменно вели к победе русского оружия. Однако события внутри страны привели к подписанию обидного для России мирного договора в Брест-Литовске уже между новой властью – РСФСР – и Центральными державами. 3 марта 1918 года Россия вышла из войны.

На полях сражений Великой войны погибло более двух миллионов русских солдат и офицеров. Память о павших героях, стойко сражавшихся с неприятелем и положивших свою жизнь за Веру, Царя и Отечества, долго оставалась только в исторических архивах. Мы будем помнить и чтить своих предков, сражавшихся за Родину на фронтах этой войны.

В результате Первой мировой войны карта Европы оказалась полностью перекроена. Возникли новые государства: Австрия, Венгрия, Югославия, Польша, Чехословакия, Литва, Латвия, Эстония и Финляндия. Противоречия между новыми государствами, сохранившийся промышленный потенциал Германии и ее ущемленное положение делали новую мировую войну неизбежной. В 1918 году орудия смолкли, но политическая конфронтация и порожденная вражда между народами не исчезла, что привело к еще более разрушительной Второй мировой войне. Обе войны - звенья одной цепи. Несмотря на то, что Первая мировая война велась в цивилизованных рамках, она нанесла сильнейший удар по европейской цивилизации и государственности.

Заключение

Исходя из всего вышесказанного, можно сделать следующие выводы:

Война велась ради перераспределения колоний и сфер влияния, а так же чтобы решить внутренние проблемы. В связи с тем, что война за передел мира затрагивала интересы всех империалистических стран, в нее постепенно оказалось втянутым 38 государств мира. Война стала мировой как по своим целям, так и по масштабам.

Российская империя не хотела этой кровопролитной войны. Но избежать участия в ней было невозможно, несмотря на все усилия русского императора Николая II . Любая договоренность с Тройственным союзом требовала от России немалых уступок и отказа от вековых стратегических целей, а это было бы национальным предательством. Кроме того, результатом таких уступок могла быть только отсрочка. Германия же рассчитывала на быструю победу. По плану Альфреда фон Шлиффена взять Париж предполагалось за 39 дней. Прусский император Вильгельм II уверенно говорил: «Обед будет у нас в Париже, а ужин – Санкт-Петербурге».

К концу 1914 г. стало очевидно, что война принимает затяжной характер. Но к ведению такой войны не было подготовлено ни одно государство.

В 1915 г. германский Генштаб решил на Западном (французском) фронте перейти к обороне, а все силы сосредоточить на Восточном фронте, разгромить русскую армию и вывести Россию из войны. Успехи на Восточном фронте не дали Германии главного – не вывели Россию из войны, и война на два фронта продолжалась.

В начале 1916 г. Германия перенесла главный удар на Западный фронт, надеясь прорвать французские укрепления в районе крепости Верден, но прорвать французскую оборону не удалось.

На Восточном фронте в июне 1916 г. началось общее наступление русских войск. Прорыв на Восточном фронте облегчил положение союзников под Верденом и позволил им начать наступление на реке Сомма. Кроме того, он избавил Италию от угрозы поражения и подтолкнул Румынию к вступлению в войну на стороне Антанты в августе 1916 г.

В начале зимы на Западном и Восточном фронтах стороны перешли к позиционной войне.

Общая стратегическая обстановка к началу 1917 г. была более благоприятной для Антанты. Перевес стран Антанты над странами Четвертного союза заметно усилился в связи с вступлением в войну США в апреле 1917 г.

В результате Февральской буржуазно-демократической революции в России была свергнута монархия, власть перешла в руки Временного правительства. Россия продолжала участвовать в войне.

Октябрьская революция и приход к власти большевиков оказали решающее влияние на ход событий на русско-германском фронте в 1917 г.

В «Декрете о мире», принятом 26 октября 1917 г. II Всероссийским съездом Советов, большевики предложили всем воюющим странам – немедленное заключение мира, без аннексий и контрибуций.

Правящие круги Германии ставили задачу навязать России сепаратный мир, за счет свертывания Восточного фронта перебросить войска и укрепить Западный фронт, добиться более благоприятных условий мирного договора со стороны Антанты. 18 февраля 1918 г. германские и австро-венгерские войска перешли в наступление по всей линии фронта, остановить которое удалось с большим трудом. Возобновились переговоры, и 3 марта 1918 г. был подписан Брестский мир, положивший конец участию России в войне. Советская Россия должна была выплатить Германии 3-миллиардную контрибуцию, от нее отторгались Украина, Финляндия, Грузия, Польша, Прибалтика (условия Брестского мира были аннулированы после того, как в Германии 9 ноября 1918 г. началась революция).

Современный мир стоит на пороге очередного системного кризиса и уроки Первой мировой войны могут помочь взглянуть на его развитие объективно.

Список использованной литературы

Иванов, Пётр Алексеевич. Офицеры России / Пётр Иванов . - Москва; Чебоксары: [Новое Время], 2014. - 403 с.

Оськин, Максим Викторович. Первая мировая война / М. В. Оськин. - Москва: Вече, 2010. - 367 с., л. фот.

Россия и СССР в войн ах XX века. Книга потерь / [Г. Ф. Кривошеев и др.]. - Москва: Вече, 2010. - 618, с.

Уилер-Беннет, Джон. Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии / Джон Уилер-Беннет; [пер. с англ. С. К. Меркулова]. - Москва: Центрполиграф, 2009. - 414, с., л. фот.

Уткин, Анатолий Иванович. Первая мировая война / А. И. Уткин. - Москва: Алгоритм, 2001. – 590 с.

Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России Макарцев Владимир Михайлович

1914 год: начало современной истории России и проблемы исследования Первой мировой войны

Пройдя огромный исторический путь, Россия заплатила по военным счетам, пожалуй, самую высокую цену – хотя бы потому, что таких катастрофических потрясений, какие она пережила в первой четверти XX века, вряд ли еще кто-то переживал. Великая война, как в начале ХХ века называлась Первая мировая, преподнесла и великие потрясения той стране, которая сыграла «роль тарана, пробивающего самую толщу немецкой обороны». Смена правительств, разложение армии, потеря территории и государственного управления, разрушенные промышленность и транспорт, гиперинфляция и развал финансовой системы, всеобщая разруха – это лишь некоторые признаки военного поражения, которые остро проявились в России еще до окончания войны, величайшей жертвой которой, как отмечал английский историк X. Сетон-Уотсон, стал русский народ.

Вообще говоря, она дорого обошлась всем ее участникам. И если верить Большой советской энциклопедии, Первая мировая «съела» примерно 359,9 млрд долларов. Расходы России на эту войну на 1 сентября 1917 г. составили примерно 74,98 млрд долларов или 38,65 млрд руб., что превышало ее национальный доход в 10 с лишним раз. Война потребовала и огромных человеческих ресурсов. «В странах Антанты было мобилизовано свыше 45 млн человек, и в коалиции Центральных держав – 25 млн. Из материального производства была изъята лучшая часть мужского населения. Процент мобилизованных по отношению к трудоспособному мужскому населению был очень высоким и достигал 50, а в некоторых странах, например, во Франции, и больше. Вооруженная борьба велась не кадровыми армиями мирного времени, а многомиллионными армиями из призванных по мобилизации в ходе самой войны».

Для наиболее прозорливых политиков эта война не была неожиданностью, к ней давно готовились, о ней размышляли, пытаясь предугадать ход боевых действий и их последствия. Еще в конце 1880-х годов Ф. Энгельс почти в деталях предсказал, что «для Пруссии-Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. …Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредита; все это кончается всеобщим банкротством. Крах старых государств и их рутинной государственной мудрости – крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым, и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится, и кто выйдет победителем из борьбы. Только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса». Вряд ли кто-либо кроме узкого круга деятелей международного рабочего движения был в то время знаком с этим жестким и реалистичным анализом, но атмосфера тревоги была характерна для конца XIX и начала XX века, когда стали складываться противостоящие военные блоки.

А для большинства обычных людей такая война в значительной степени оказалась неожиданностью. Тогда считалось, что в силу возросшей мощи оружия и массовости армий война продлится от трех до двенадцати месяцев. Однако история преподнесла неприятный сюрприз: продолжительность войны и ее размах превзошли все самые смелые ожидания. Если бы в 1913 г., писал Питирим Сорокин, кто-нибудь всерьез предсказал хотя бы малую часть того, что впоследствии произошло на самом деле, его сочли бы сумасшедшим. Поэтому мысли о предстоящей войне, если они и были у кого-то из современников, вызывали крайне противоречивые чувства, неизвестность пугала. Как отмечал публицист В. В. Галин, «войны ждали – и ее боялись».

После поражения России в русско-японской войне и революции 1905 года считалось, что самодержавие неизбежно должно будет рухнуть в ходе новой войны. В 1909 году, например, хозяйка известного светского салона генеральша А. В. Богданович записала в дневнике: не дай бог возгорится новая война, «тогда конец монархии». Понятно, что она исходила из общих ощущений, царивших тогда в высшем обществе, из разговоров и сплетен. Но некоторые государственные деятели исходили из достаточно точного анализа текущей политической обстановки и также приходили к неутешительным для монархии выводам.

Так, по словам П. Н. Дурново, скандально известного министра внутренних дел в правительстве С. Ю. Витте, «в случае неудачи, возможность которой, при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, – социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна». Таким образом, о неизбежности революции вслед за Ф. Энгельсом объявил и лидер правых в Государственной думе «черносотенец и реакционер» П. Н. Дурново, правда, с разницей в четверть века и в отношении не Германии, а России. Удивительно то, что источником революции и Энгельс, и Дурново, и даже генеральша Богданович считали еще не начавшуюся мировую войну. И все оказались правы.

Последняя цитата очень популярна у современных историков и публицистов, которые в массе своей убеждены, что она свидетельствует об особенном, провидческом даре ее автора. Нам же представляется, во-первых, что в этом смысле Дурново несколько уступает Энгельсу, а во-вторых, в своем приватном письме Николаю II, о существовании которого до революции вообще никто не знал, он сформулировал то, что было известно его наиболее прозорливым современникам, видимо, в надежде достучаться до самодержца.

Хотя в пользу не столько провидческого дара, сколько серьезных аналитических способностей Дурново говорит то, что его опасения оказались не напрасны. С первых дней мобилизации, задолго до «неудачи», многие районы страны охватил не только патриотический подъем, как принято считать сегодня, но и массовые выступления противников войны, против которых «пришлось принять крутые меры, до употребления оружия включительно». В столице «произошли столкновения с полицией, и для обеспечения порядка… пришлось даже вернуть в Петербург часть конницы из Красносельского лагеря». По свидетельству генерала Ю. Н. Давыдова, к «винным бунтам» (с началом войны в России был введен «сухой» закон) они не имели никакого отношения.

За сто с лишним лет, прошедших с начала той войны, много написано и много сказано, но ясности в понимании проблем, которые она породила, нет до сих пор. Ее историография несет на себе печать давней политической борьбы, отголоски которой не стихают до сих пор.

В советский период, как писал доктор исторических наук В. Н. Виноградов, война попала в тень Октябрьской революции, и о ней стремились забыть. Былая однобокость сегодня сменилась не только разнообразием источников и плюрализмом мнений в подходах и оценках, но и волновым характером исследований, «приливы» которых совпадают с редким «полнолунием» юбилейных дат.

А призванная «всемерно содействовать распространению в российском обществе правдивой информации и новых знаний о роли нашей страны в Первой мировой войне» Российская ассоциация историков Первой мировой войны не слишком балует наше общество своими открытиями. За двадцать с лишним лет работы она издала семь научных трудов, которые, безусловно, расширили историографическую базу, но не добавили ничего к пониманию тех тектонических сдвигов, которые в начале XX века потрясли Россию.

Это тем более удивительно, что, по мнению одного из крупнейших исследователей этого периода профессора А. И. Уткина, «современная история России началась в 1914 году».

Как ни странно, но, несмотря на большой объем накопленных знаний («все поле поиска перепахано на большую глубину»), новая историография, на наш взгляд, не выходит на уровень тех задач, которые должны встать перед научным сообществом, если согласиться с тезисом о том, что современная история России началась в 1914 году. Например, количество диссертаций, посвященных Первой мировой войне и представленных в электронном каталоге Российской государственной библиотеки составляет примерно семь названий из общего числа в 635 при поиске на слово «война». Все они носят частный характер, так как посвящены лишь отдельным сторонам Первой мировой войны, и их список можно привести здесь полностью, так как он не занимает много места:

1. Болтаевский А. А. Русские войска на Салоникском фронте в 1916–1918 гг. Москва, 2009.

2. Крайкин В. В. Первая мировая война в восприятии крестьян: по материалам Орловской губернии. Брянск, 2009.

3. Иванов А. И. Первая мировая война и русская литература 1914–1918 гг. Москва, 2005.

4. Белова И. Б. Первая мировая война и российская провинция: 1914 – февраль 1917 гг. по материалам Калужской и Орловской губерний. Калуга, 2007.

5. Михайлов В. В. Восточный вопрос и позиции Великобритании и России в Первой мировой войне. Санкт-Петербург, 2010.

6. Черниловский А. А. Первая мировая война в сознании военной элиты России. Брянск, 2005.

7. Зырянова А. В. Американо-английские отношения в годы Первой мировой войны: проблемы истории и дипломатии. Ярославль, 2004.

Справедливости ради надо сказать, что недостаток научных публикаций по этой теме компенсируется растущим числом популярных изданий, которые предлагают все новые и не всегда убедительные версии того, что представляла собой Первая мировая война и ее последствия, да и вообще история России в целом. Их отличительной чертой является отсутствие научной методики и слишком свободное толкование исторических фактов, которые нередко в угоду рынку превращаются в «жареные».

Работы эти составляют так называемые «кентавр-идеи», которые «содержат идеализированное или умышленно искаженное представление о состоянии или возможности решать конкретные проблемы, исходя из воображаемых методов и средств, сконструированных умозрительно». Некоторые из авторов этих произведений отличаются творческой плодовитостью, их имена известны, их приглашают с лекциями в университеты и на телевидение.

Другие выступают в роли авторов исторических сериалов или в роли какого-нибудь «судьи» истории. Не проходит и дня, чтобы кто-нибудь на отечественном телевидении не рассказывал нам о тайнах истории. Но тайн не становится меньше. И хотя уже давно издана академическая работа – коллективный труд ведущих историков РАН «Мировые Войны XX века» (Наука, 2002), которую, может быть, и нельзя назвать откровением, но, тем не менее, она представляет исчерпывающую и тонко сбалансированную информацию о событиях той поры. Несмотря на это, коммерческое мифотворчество вытесняет научные знания и продолжает затуманивать сознание доверчивых граждан.

Казалось бы, мы все знаем про нашу историю, ведь она живет в каждом из нас, мы унаследовали ее от наших отцов и дедов. Но, как считал известный французский социолог, «отец-основатель» современной социологии Эмиль Дюркгейм, поскольку наибольшая часть социальных институтов передана нам предшествующими поколениями в совершенно готовом виде, и мы не принимали никакого участия в их формировании, следовательно, обращаясь к себе, мы не сможем обнаружить породившие их причины. По его словам, нам нужно рассматривать социальные явления сами по себе, отделяя их от сознающих и представляющих их себе субъектов. Отсюда становится понятно, почему в нашей истории, которую неутомимо препарируют профессиональные историки и историки от коммерции, исходя из собственного представления о ней, чувствуется какая-то противоречивость и недосказанность, как будто чего-то не хватает.

Например, до сих пор мы не знаем, почему колоссальная европейская трагедия 1914–1918 гг. привела к радикальному слому социальной системы России (и только России!). Каковы причины и механизмы этой трансформации, и почему еще более страшная трагедия 1941 г. ничего не изменила в ее социальной системе? Распад других империй привел «только» к смене политических режимов. А у нас – к рождению нового государства, основанного на невиданных ранее социальных, экономических и политических принципах, включавших отмену частной собственности и последующее строительство социализма (хотя и не совсем в духе К. Маркса). Попытки делались (Венгрия, Германия, Финляндия), но потерпели неудачу, несмотря на поддержку со стороны советской России.

Непонятно еще и то, что если Россия не проиграла эту войну (как считают некоторые маститые историки, готовые в интересах чистой науки признать советскую «оккупацию» Прибалтики), то как можно объяснить потерю огромных территорий, а вместе с ними и людских ресурсов, и экономического потенциала?

С популяризацией этих вопросов уже много лет выступают известные политологи, среди которых есть даже один академик, не устающий задавать нам один и тот же вопрос: «Почему Россия внезапно взяла и рассыпалась?». Забавно, что вопросы задают нам – зрителям и читателям, а ответов не дает никто. Не ответив же на эти вопросы, мы не сможем понять, что произошло с нашей страной не только в далеком 1917 году, но и в 1939, 1945 и особенно в еще недавнем 1991 гг.

Несистемные поиски в этом направлении, а также отсутствие позитивных результатов свидетельствуют о том, что в рамках исторической науки они, скорее всего, ни к чему не приведут. И дело не только в сложности поставленной задачи. В конце концов, доказал же Григорий Перельман гипотезу Пуанкаре через 100 лет после того, как она была сформулирована. В принципе, как утверждают философы, любая задача может быть решена, если она корректно поставлена. Но корректно поставить общую задачу в истории невозможно, поскольку предметом ее изучения являются исторические факты, которые сами по себе лишь фрагменты истории, ее песчинки, ничего не говорящие о целом. Как песок, они струятся между пальцами, не оставляя никаких следов в нашем сознании. И здесь невольно вспомнишь экранизированного Обломова, который говорил: а зачем я помню, что Селивкт II в 3 г. н. э. победил какого-то Чиндригупту – бог весть.

Другими словами, как бы ни были глубоки наши знания в области истории, они ничего не добавляют к пониманию причин социальной действительности прошлого и возникновения действующих социальных институтов – ведь «мы не принимали никакого участия в их формировании».

Так, специалисты нередко начинают отсчет современной социальной системы России с Петра I, который железной рукой «прорубил окно» в Европу. Хорошо известно, что его реформы проводились с крайней жестокостью, которая была направлена на подавление прав человека в их современном понимании, на дальнейшее закрепощение крестьянства, на развитие жесткой вертикали власти (а в Европе в это время уже прошли первые буржуазно-демократические революции). Примерно то же самое можно сказать и о реформах большевиков, которые, как известно, имеют много общего с реформами Петра.

Как однажды отметил доктор исторических наук А. Н. Боханов, «если сравнить, скажем, Петра I и Ленина, то, как ни странно, в отношении к национальному творчеству, в отношении к русскому национальному наследию, в отношении к русской традиции у них достаточно много точек соприкосновения, хотя, казалось бы, это совершенно несопоставимые ни по времени, ни по характеру, ни по должности фигуры». И, тем не менее, и в том, и в другом случае реформы были доведены до логического конца, т. е. можно утверждать, что реформы начала XVIII и начала XX века получили позитивный характер, благодаря чему государство пришло в состояние относительной социальной устойчивости.

Хорошо известным историческим фактом, которому, однако, отечественные ученые придают не слишком большое значения, является то, что и в том, и в другом случае реформы проводились в ходе войны, и именно война стала их источником . Но значит ли это, что Петр I был большевиком-марксистом или, наоборот, большевики явились последователями Петра, а не Карла Маркса? Эту особенность российской истории в свое время отмечал Питирим Сорокин: «при Петре и после Петра, мы дрессировались в направлении военного социализма… Наш военный социализм – плоть от плоти и кость от кости нашей предыдущей истории». Однако найти причины этого явления, дать ему научную характеристику он не смог. Объяснить этот феномен не удается до сих пор.

Эпоха Петра I и эпоха Первой мировой войны и революции сегодня хорошо изучены, поэтому, повторимся, вряд ли какие-то вновь открытые исторические факты смогут внести ясность в разрешение этого парадокса. И понять это нетрудно, если иметь в виду, что «историк дает факту известный смысл, который зависит от его общенаучных и идейно-теоретических взглядов. Поэтому в разных системах взглядов один и тот же исторический факт получает разное толкование, разное значение. Таким образом, между историческим фактом (событием, явлением) и соответствующим ему научно-историческим фактом стоит интерпретация».

Короче говоря, если мы правильно понимаем академика Б. В. Личмана, сколько историков, столько и толкований исторических фактов или интерпретаций. Кажется, дай волю историкам, и от истории ничего кроме интерпретаций не останется (наиболее отчетливо этот процесс можно наблюдать на Украине). Это особенно ясно начинаешь понимать, когда следишь за острейшими и бесплодными историческими дебатами, которые проходят не только на отечественном телевидении и в СМИ, но и в академической среде. Однако значение этих дебатов выходит далеко за рамки чистой теории. Ведь нерешенные вопросы истории и национальной идентификации почти сразу после распада СССР стали предметом острой идеологической и политической борьбы, инструментом межгосударственного противостояния в борьбе за шкурные интересы участников некогда единого экономического, правового, политического и социального пространства.

В этой среде активными интерпретаторами истории выступают лидеры (элита) новых государственных образований, которые до 1991 года не значились ни на одной карте мира. В таких условиях только интерпретацией при исследовании российской истории уже не обойтись. Здесь нужен новый взгляд, новая методика, которая сможет подняться над несметным количеством исторических фактов и их вольным толкованием, систематизировать их в рамках единой и устойчивой (фундаментальной) теории, свободной от идеологической и политической борьбы. А это под силу только социологии.

В нашем исследовании она станет тем инструментом, своеобразным скальпелем, с помощью которого придется делать глубокие экскурсы в историю, политологию, экономику, военное искусство и правоведение – иначе умом Россию не понять.

Из книги Императорская Россия автора

Начало Первой мировой войны Событие, ставшее первым шагом к мировому конфликту, произошло в Петербурге днем 19 июля (1 августа) 1914 года. Здесь началась Первая мировая война. Первой военной дорогой проехать можно и сейчас минут за пять. Для этого нужно сесть в машину у

Из книги Кухня века автора Похлёбкин Вильям Васильевич

Глава 5. Еда в годы Первой мировой войны. В тылу и на фронте накануне двух русских революций. 1914-1917 Ренессанс буржуазной кухни в первой половине второго десятилетия XX в. не мог быть оборван механически первыми выстрелами начавшейся в августе 1914 г. мировой бойни и даже

Из книги США: История страны автора Макинерни Дэниел

Накануне Первой мировой войны, 1914–1917 годы Однако изменение международной обстановки грозило прервать плодотворную работу Соединенных Штатов. Европейские нации обзавелись непомерно большими армиями. Помимо этого, тысячи резервистов стояли наготове. Попирая чужие

Из книги История России от древнейших времен до начала XX века автора Фроянов Игорь Яковлевич

Начало первой мировой войны. Военные действия ка Восточном фронте в 1914 - феврале 1917 г Поводом к началу первой мировой войны послужило убийство сербскими националистами в боснийском городе Сараево (15 июня 1914 г.) наследника австро-венгерского трона эрцгерцога

Из книги Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943 автора Редер Эрих

Глава 3 Начало Первой мировой войны Как это практикуется всеми военно-морскими силами, германский флот часто проводил учения и даже военные игры, вращавшиеся вокруг конфликта с Великобританией. Но на самом деле такой конфликт не считался сколько-нибудь вероятным. Никому

Из книги Десять веков белорусской истории (862-1918): События. Даты, Иллюстрации. автора Орлов Владимир

Начало Первой мировой войны 19 июля (1 августа) 1914Это была война за передел уже поделенного мира между немецко-австрийским блоком государств и Антантой (Англией, Францией и Россией). Поводом к ее началу послужило убийство сербскими террористами наследника

Из книги Рожденная контрреволюцией. Борьба с агентами врага автора Иванов Андрей Александрович

Глава 1 Становление отечественной военной контрразведки в период Первой мировой

Из книги История России автора Иванушкина В В

30. Начало Первой мировой войны Поводом к войне стало убийство 28 июня 1914 г. в Сараево наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда. Основной причиной Первой мировой войны стало противоречие между колониальными державами. Германия стремилась

Из книги Отечественная история (до 1917 г.) автора Дворниченко Андрей Юрьевич

§ 12. Начало Первой мировой войны. Военные действия на Восточном фронте в 1914 - феврале 1917 г. Поводом к началу Первой мировой войны послужило убийство сербскими националистами в боснийском городе Сараево (15 июня 1914 г.) наследника австро-венгерского трона эрцгерцога

Из книги История Грузии (с древнейших времен до наших дней) автора Вачнадзе Мераб

§3. Начало Первой мировой войны. Военные операции на Кавказском фронте (1914–1916 гг.) Причиной Первой мировой войны (1914–1918 гг.) стали обострившиеся противоречия между крупными государствами. Эти противоречия являлись закономерным следствием политического, экономического и

Из книги Хронология российской истории. Россия и мир автора Анисимов Евгений Викторович

1914, август Начало Первой мировой войны К 1913 г. экономика России была на подъеме, многим казалось, что после тяжких лет революций наступила эпоха экономической стабильности. К 1913 г. полностью оправдала себя денежная реформа Витте. За 1 рубль давали 2,16 марки Германии, 2,67

Из книги История нового времени. Шпаргалка автора Алексеев Виктор Сергеевич

89. ПРИЧИНЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (1914–1918 ГГ.) Дипломатическая подготовка к войне за передел мира началась в начале XX в. В этот период времени происходит англо-французское сближение. 8 апреля 1904 г. Англия и Франция заключили соглашение, главным содержанием которого было

Из книги Отечественная история. Шпаргалка автора Барышева Анна Дмитриевна

49 НАЧАЛО ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ Первую мировую войну вызвали противоречия между странами Тройственного союза и Тройственного согласия (Антанты) за сферы влияния, рынки сбыта и колонии.Поводом к войне послужило убийство сербским националистом Г. Принципом в Сараево

Из книги Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943 автора Редер Эрих

Глава 3. Начало первой мировой войны Как это практикуется всеми военно-морскими силами, германский флот часто проводил учения и даже военные игры, вращавшиеся вокруг конфликта с Великобританией. Но на самом деле такой конфликт не считался сколько-нибудь вероятным. Никому

Из книги История экономики: конспект лекций автора Щербина Лидия Владимировна

3. Экономические последствия Первой мировой войны (1914–1918 гг.) К началу XX в. борьба капиталистических держав за рынки сбыта и источники сырья достигла чрезвычайной остроты.В 1914 г. разразилась война между двумя империалистическими блокадами (Антанта: Франция, Англия,

Из книги Всеобщая история [Цивилизация. Современные концепции. Факты, события] автора Дмитриева Ольга Владимировна

Ход и характер Первой мировой войны (1914–1918 гг.) Первая мировая война, начавшаяся 28 июля 1914 г., явилась следствием не только спонтанно нараставшего конфликтного потенциала в сфере международных отношений, но и отражением кризиса традиционного буржуазного общества. Хотя

История Германии. Том 2. От создания Германской империи до начала XXI века Бонвеч Бернд

Актуальные вопросы историографии Первой мировой войны

В мировой историографии многие десятилетия остаются дискуссионными вопросы о происхождении и целях Первой мировой войны. В национальных историографиях Великобритании, США, Франции просматривалось желание оправдать предвоенную политику своих правительств. Причины войны виделись, как правило, в стремлении Германии к мировому господству. Однако в немецкой исторической науке долгое время отрицалось стремление Германии к мировой гегемонии. Господствовал тезис о том, что Германия вела превентивную, оборонительную войну. Утверждалось, что это была война и против западного либерализма, и против русского царизма, «азиатского деспота», которые хотели навязать немцам чуждый им образ жизни. Об этом же писали в мемуарах бывшие германские рейхсканцлеры Теобальд Бетман-Гольвег, Георг фон Гертлинг, Макс Баденский, министры и дипломаты Маттиас Эрцбергер, Карл Гельферих, Рихард фон Кюльман, генералы Пауль фон Гинденбург, Эрих Людендорф, Эрих фон Фалькенхайн и др.

Советская историография (М. Э. Айрапетян, В. И. Бовыкин, К. Б. Виноградов, А. С. Ерусалимский, Ф. И. Нотович, К. Ф. Шацилло и др.) видела главный источник войны в межимпериалистических противоречиях, обострившихся в результате борьбы великих держав за передел мира. Германия признавалась самой агрессивной империалистической страной капиталистического мира, стремившейся разрушить существующий миропорядок.

В последние 30-40 лет наметились новые тенденции в изучении проблемы происхождения Первой мировой войны. Значительный вклад в ее разработку внесла французская школа историков академика Пьера Ренувена (1893-1974). Она отказалась от принципа монизма в происхождении войны и признала ее истоком взаимодействие формально равноправных по своей значимости факторов. В настоящее время большинство историков, в том числе и российских, считают, что Первая мировая война была результатом длительного действия «глубинных сил» материального и духовного характера. Война представляется следствием сложного переплетения экономических, геополитических, дипломатических, идеологических, психологических, национальных факторов.

Признание многофакторности происхождения войны дает основание многим историкам полагать, что бессмысленно заниматься поиском страны, ответственной за развязывание войны. Действительно, существовавшая перед Первой мировой войной блоковая система международных отношений не была «жесткой». Любая из великих держав могла, с одной стороны, начать войну самостоятельно, а с другой - оказывалась в состоянии шантажировать войной своих противников и склонять к войне своих союзников. В ходе предвоенных международных кризисов союзники по Антанте и Центральному блоку еще удерживали друг друга от грубых провокационных действий, ведущих к войне. В 1914 г. механизмы сдерживания войны были отпущены всеми государствами. Это не означало, что правительства отказались от выполнения взятых ранее на себя международных обязательств. Известный американский политик и дипломат Генри Киссинджер (род. 1923) верно подметил, что Первая мировая война началась вовсе не потому, что отдельные страны нарушили заключенные договоры, а потому, что они исполняли их чересчур буквально.

Вместе с тем, очевиден тот факт, что германские правящие крути, провоцируя Австро-Венгрию на войну против Сербии, преследовали свои далеко идущие цели. Они стремились разрушить сложившийся на рубеже XIX-XX в. баланс сил на международной арене и претендовали на роль гегемона в Европе. Тем самым Германия внесла наибольший вклад в эскалацию войны в период июльского кризиса 1914 г.

Ф. Фишер и современная немецкая историография

Серьезные изменения в оценке причин войны произошли и в немецкой историографии. В середине 60-х гг. XX в. были опубликованы работы западногерманского историка Фрица Фишера (1908-1999), самая известная из которых называлась «Рывок к мировому господству». В этой книге Фишер показал, что германская внешняя политика с конца XIX в. носила особо агрессивный характер ввиду позднего выхода страны в круг великих государств и поиска «места под солнцем». Германия, по мнению историка, тщательно готовилась к борьбе за гегемонию на европейском континенте не только в военном плане, но и экономически, политически, дипломатически, идеологически. На огромном фактическом материале Фишер раскрыл конкретные захватнические немецкие цели войны, которые формулировались кайзером, правительством, генералитетом, промышленниками, политическими партиями, различного рода союзами и обществами.

Выводы Фишера вызвали не просто широкую дискуссию в исторической науке ФРГ, а гипертрофированную критику со стороны многих немецких историков разных школ и поколений. Начало ее положил один из отцов послевоенной немецкой историографии Герхард Риттер (1888-1967). Он выступил против положения Фишера о том, что идея немецкой гегемонии на европейском континенте и за его пределами была главной во внешней политике Германской империи. Открытую неприязнь у немецких историков вызвал тезис Фишера о континуитете немецкой внешней политики от кайзера до Гитлера. Одни, последователи риттеровской критики, не находя веских аргументов для опровержения основного пафоса книги, писали о влиянии на Фишера «славянской националистической идеологии». Другие пытались возродить тезис о «превентивном» характере войны со стороны Германии. Третьи стремились «смягчить» выводы автора ссылкой на «равнозахватнические» планы других участников войны. Есть и такие историки, которые считают книгу Фишера «провокационной».

В настоящее время многие немецкие историки придерживаются мнения, что в 1914 г. все европейские лидеры играли с огнем войны. Никто не подозревал, что война затянется на четыре года, и будет стоить жизни 10 млн человек. Большинство европейских политиков считало войну оборонительной, которая закончится к концу 1914 г. Но если войне суждено начаться, то должны быть победители, побежденные, аннексии, контрибуции, передел территорий, расчленение государств, выявление сфер влияния. В историографии утверждается, что Германия в 1914 г. войну не планировала. Она не сформулировала к июлю 1914 г. своих военных целей. Генеральные штабы Германии и Австро-Венгрии не имели определенного военного соглашения. Координация их военных операций и военных целей во время войны была менее глубокой и менее оперативной, чем координация действий стран Антанты. Проводится мысль, что стремление Германии «самоутвердиться» в качестве «великой державы» не содержало, якобы, в себе ничего аморального и предосудительного.

Из книги Императорская Россия автора Анисимов Евгений Викторович

Начало Первой мировой войны Событие, ставшее первым шагом к мировому конфликту, произошло в Петербурге днем 19 июля (1 августа) 1914 года. Здесь началась Первая мировая война. Первой военной дорогой проехать можно и сейчас минут за пять. Для этого нужно сесть в машину у

Из книги Тайны дома Романовых автора

Из книги Последний император автора Балязин Вольдемар Николаевич

Накануне Первой мировой войны Из важнейших внутриполитических событий этого периода следует упомянуть как минимум два: убийство Столыпина и празднование трехсотлетия дома Романовых.Столыпин был смертельно ранен двумя выстрелами из браунинга 1 сентября 1911 года агентом

Из книги Десять веков белорусской истории (862-1918): События. Даты, Иллюстрации. автора Орлов Владимир

Начало Первой мировой войны 19 июля (1 августа) 1914Это была война за передел уже поделенного мира между немецко-австрийским блоком государств и Антантой (Англией, Францией и Россией). Поводом к ее началу послужило убийство сербскими террористами наследника

Из книги 500 знаменитых исторических событий автора Карнацевич Владислав Леонидович

КОНЕЦ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ В начале 1918 г. фактический руководитель Генштаба Германии Людендорф заявил, что у немецких войск есть реальная перспектива переломить ход войны в свою пользу. Весной 1918 г. германское командование попыталось разбить англо-французские войска

Из книги Романовы. Семейные тайны русских императоров автора Балязин Вольдемар Николаевич

Накануне Первой мировой войны Из важнейших внутриполитических событий этого периода следует упомянуть как минимум два: убийство Столыпина и празднование трехсотлетия дома Романовых.Столыпин был смертельно ранен двумя выстрелами из браунинга 1 сентября 1911 года агентом

Из книги История России автора Иванушкина В В

30. Начало Первой мировой войны Поводом к войне стало убийство 28 июня 1914 г. в Сараево наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда. Основной причиной Первой мировой войны стало противоречие между колониальными державами. Германия стремилась

Из книги Всемирная военная история в поучительных и занимательных примерах автора Ковалевский Николай Федорович

ОТ КРЫМСКОЙ (ВОСТОЧНОЙ) ДО ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ В середине XIX в. Российская империя стремилась окончательно утвердиться в Черноморских проливах и на Ближнем Востоке. Это встретило резкое противодействие со стороны не только Турции, но и Франции с Англией, имевших здесь

Из книги Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер автора Брюханов Владимир Андреевич

6.1. Тупик Первой Мировой войны С 27 мая 1913 года «Дело Редля» стало развиваться в грандиозный скандал.Для начала пришлось отменить уже назначенные торжественные похороны покойного.Далее этот скандал стал приобретать вполне типичные социальные мотивы.Редль по рождению

Из книги СС - инструмент террора автора Уильямсон Гордон

НАСЛЕДИЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ Первая мировая война принесла горе почти в каждую немецкую семью. Трудно было найти немку или немца, которые не потеряли бы на ней мужа, сына или брата. Великая депрессия, последовавшая через несколько лет после окончания войны, обездолила

Из книги Величайшие воздушные асы XX века автора Бодрихин Николай Георгиевич

Русские асы Первой мировой войны Александр Александрович КОЗАКОВ - от 17 до 32 побед в Первую мировую войну (4–5 из указанного числа побед одержаны в паре, одна - в составе 3 самолетов, остальные - лично, в том числе одна - тараном); русский ас, подполковник. Приоритет

Из книги История Украины с древнейших времен до наших дней автора Семененко Валерий Иванович

Тема 9. Украина в годы первой мировой войны, революции и гражданской войны Первая мировая война и украинский вопрос На переломе XIX–XX веков оформились два мощных военно-политических блока, поставившие своей целью передел сфер влияния в мире. С одной стороны - это

Из книги Отечественная история. Шпаргалка автора Барышева Анна Дмитриевна

49 НАЧАЛО ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ Первую мировую войну вызвали противоречия между странами Тройственного союза и Тройственного согласия (Антанты) за сферы влияния, рынки сбыта и колонии.Поводом к войне послужило убийство сербским националистом Г. Принципом в Сараево

Из книги Всеобщая история. Новейшая история. 9 класс автора Шубин Александр Владленович

§ 1. Мир накануне Первой мировой войны Индустриальная цивилизация в начале XX в.В конце XIX столетия многим казалось, что мир приобрёл устойчивость в своём развитии. Между тем именно в это время в обществе складывались предпосылки драматичных событий бурного и полного

Из книги Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков автора Фирсов Евгений Федорович

II.8 Т.Г. Масарик в начале Первой мировой войны В самом начале войны М.Я. Балясный писал камергеру Императорского Двора Л.М. Савелову:«Дорогой Леонид Михайлович.Как все изменилось в несколько дней!Мы переживаем мировые невиданные в истории события. Погибли наши расчеты на

Из книги Вторая мировая война на море и в воздухе. Причины поражения военно-морских и воздушных сил Германии автора Маршалль Вильгельм

Последствия Первой мировой войны 11 ноября 1918 года было заключено перемирие, завершившее Первую мировую войну, первую по-настоящему большую войну века техники. В статьях 198 и 202 Версальского мирного договора содержались следующие условия: «Сразу после вступления в силу

Первая мировая война и российское общество

1. Тема № 1. Историографические версии происхождения первой мировой войны

По словам историка Джеймса Джола, июльский кризис 1914 г. , приведший к первой мировой войне, оказался в итоге "наиболее полно документированным в современной истории". Тем не менее, исследования, посвященные причинам войны, продолжают интенсивно и почти беспрерывно публиковаться. Непосредственные ее причины и причины более общего характера "изучались десятилетиями, но конца дискуссии до сих пор еще не видно". (См.: Б.Виджецци. Причины первой мировой войны как проблема соотношения "короткого" и "длительного" периодов. // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С.78.). Целью изучения предлагаемых ниже историографических источников является получение основных представлений о проблематике рассматриваемой темы, о подходах, методах и источниковедческих аспектах современных концепций происхождения первой мировой войны.

1.0.1. Т.М.Исламов. Восточноевропейский фактор в исторической перспективе. // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С 44-48.

1. Об империализме, эпохе империализма, империалистическом характере войны.

Нет оснований принимать за истину в конечной инстанции теорию империализма в ее ленинской трактовке , но еще меньше у нас оснований отбрасывать ее целиком, с легкостью необыкновенной предавая анафеме само понятие "империализм", "империалистическая экспансия", "империалистическая политика", как злонамеренную выдумку коварных большевиков.

Между тем целый ряд процессов в мировой экономике /концентрация производства и капиталов, образование финансового капитала и др./ и в мировой политике / кризис всей системы международных отношений/, новые колониальные захваты, совершенные Германией, Японией, США, локальные войны /англо-бурская, японо-китайская, русско-японская, триполитанская/, острейшие международные конфликты / Боснийский кризис, Агадир, Цаберн/, нельзя ни понять, ни осмыслить вне общей теории империализма, ибо... они происходили тем не менее на общей почве, имели общий знаменатель.

Характер и природа начавшейся в августе 1914 г. всесветной бойни определялись не защитой "родной земли, священных рубежей отечества ", не заботой о спасении культурных ценностей и цивилизации от варваров - тевтоно-германских либо русско-славянских, а интересами империалистической экспансии в форме захвата, раздела, передела чужой земли либо установления сфер влияний и т.п. Анализ происхождения войны и ее характера не будет полным без органического включения в него главных исторических последствий конфликта, каковыми были: большевизм, фашизм, т.е. тоталитаризм обоих толков плюс японский милитаризм с его особой азиатской спецификой, и вторая мировая война. В сущности, она была в полном смысле слова продолжением первой; отличались они друг от друга скорее количественно - благодаря технологическому прогрессу, - чем качественно... В этом смысле война, начавшаяся в 1914 г., закончилась в 1945 г.

2. В целом теория империализма не может быть отброшена, но настоятельно необходима ее коррекция и дальнейшая разработка. Необходимым представляется расширение и уточнение родовых (видовых) признаков империализма. Особого к себе внимания требуют три из них - индустриализация, экспансионизм , национализм .

Несколько слов о национализме. Нужно помнить, что в августе 1914 г. мир взорвали не только межимпериалистические противоречия. Особо зловещую роль сыграл и нетерпимый, агрессивный, всепоглощающий национализм всех: и тех, кто играл главные роли, и тех, кто мог лишь подпевать. Здесь требуются некоторые дополнительные разъяснения, ибо роль малых стран и наций и их национализм в великой трагедии не оценена до сих пор по достоинству историографией; ее анализ еще не вошел органической составной частью в концепцию происхождения первой мировой войны.

3. О роли малых наций. Справедливо ли считать Сербию такой же жертвой неспровоцированной агрессии, как и Бельгию? Едва ли. У Бельгии не было ни территориальных претензий к Германии, ни стремления оттяпать какой-нибудь жирный кусочек германской территории. О Сербии этого, к сожалению, не скажешь. Достаточно перечислить лишь некоторые области монархии Габсбургов , на которые простирались притязания сербов: Босния-Герцоговина, южные области Венгрии, населенные сербами, но не одними сербами. Получить все это и многое другое (все населенные югославянами земли Венгрии и Австрии) она не могла без большой драки, такой, в которой непременно должна была участвовать и Россия. Этим я хочу сказать, что только благодаря сербским интригам Россия оказалась втянутой в войну, которая отнюдь не диктовалась правильно понятыми национальными интересами Российской империи. И не геополитические интересы России требовали разрушения Австро-Венгрии, а интересы создания "Великой Сербии" того требовали. Среди немногих в России, кто понял и оценил ситуацию, созданную покушением в боснийской столице, был П.Н.Милюков , ученый-историк и политик. В двух статьях, опубликованных в "Речи" 13 и 14 июля 1914 г., он ратовал за локализацию конфликта, "что бы это ни стоило Сербии!".

Во всяком случае не всегда великие были ведущими, а малые ведомыми, зачастую инициатива исходила от последних, они же создавали нередко конфликтные ситуации, усиливая общую напряженность в континентальном и глобальном масштабах.

4. Вопрос о виновниках войны. Похоже на то, что пришел к благополучному концу некогда сотрясавший мировую историографию пресловутый и порядком наскучивший всем вопрос об ответственности за войну, породивший гору литературы на всех европейских языках. К 1960-м годам страсти вроде бы улеглись, и историки наконец-то могли перевести проблему происхождения первой мировой войны в более спокойное русло строго научных конструктивных дискуссий. Барьер "патриотического " подхода первыми и весьма успешно преодолели немцы. Работы Фрица Фишера, его учеников и единомышленников, в частности, Иммануила Гайса, имеют ценность модели современной в лучшем смысле слова историографии, свободной от националистической узости, могут служить образцом для других национальных исторических школ.

5. Наднациональная историческая мысль обращена сегодня на постижение смысла катаклизма 1914-1918 гг. во всемирно-историческом контексте. В нем видят сегодня главное событие, определившее лицо второго тысячелетия. Его ставят в ряд таких явлений, как Великая французская революция, промышленный переворот, великие географические открытия и заокеанская экспансия европейских держав и др. Рассмотрение этой войны с более широкой, "глобальной" перспективы, важно не только как наиболее эффективное противоядие против "патриотизма" в историографии, но и для осмысления происхождения первой мировой войны и ее всемирно-исторических последствий в единстве и целостности. Наши западные коллеги не без основания полагают, что применение к изучению первой мировой войны метода глобальной истории позволит поднять историографию на качественно новый уровень, создать адекватную, свободную от прежних односторонностей общую концепцию истории Великой войны.

1.0.2. В.И.Миллер. Первая мировая война: к анализу современной историографической ситуации. // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С.60 - 61.

Анализируя современную историографическую ситуацию, можно получить впечатление, будто интерес к истории первой мировой войны вновь возрос. На мой взгляд, такой вывод был бы, по меньшей мере, преждевременным. Скорее всего, мы имеем дело с очередным "поворотом" в общественном сознании, связанным с идеологической атакой на большевизм, ведущийся под разными флагами.

С одной стороны, ясно видно стремление части политиков и публицистов "разделаться" с идеей интернационализма , воодушевлявшей многих борцов против войны, и возродить национализм в его наиболее радикальном, шовинистическом варианте. В этой связи вновь, как и в те далекие годы, противники войны трактуются как изменники, а генералы, офицеры и солдаты русской армии той поры, сражавшиеся и погибавшие на полях сражений, напротив рассматриваются как патриоты. С одной стороны, характерное для последних лет восхваление Романовых и их ближайшего окружения (генералов, министров и др.) привело к публикации исторических трудов и мемуаров, вышедших из-под пера людей этого круга. А для них война была последней героической эпохой императорской России. В результате в научный оборот вновь вошли материалы, которые позволяют нарисовать достаточно живую картину событий той поры. Вместе с тем на страницы трудов историков и публицистов вернулись и утверждения, давно отвергнутые (после тщательного анализа) исторической наукой. Так что уповать на "благоприятную" для исследователей историографическую ситуацию, на мой взгляд, не следует.

Одна из иллюстраций сказанного - вопрос о "виновниках войны". В условиях, когда развертывается идеализация императорской России, вновь предлагается простенькое решение о Германии и Австро-Венгрии как о виновниках войны. Одновременно игнорируется вывод, уже давно ставший достоянием международной историографии, о мировой войне как результате длительного процесса накопления межимпериалистических, межгосударственных и иных противоречий. При этом вопрос о лицах, непосредственно участвовавших в развязывании войны, естественно, не исключается из рассмотрения, но ставится на подобающее ему второе (а может быть, и более отдаленное) место.

Теперь о сюжетах, которые обычно не находят отражения в трудах о войне. На первое место в их ряду я бы поставил духовную атмосферу предвоенных лет и ее изменения в годы войны. Нельзя сказать, что эти аспекты жизни общества того времени совершенно не изучались. Есть много работ, в которых рассматривалась шовинистическая пропаганда, получившая распространение в Германии, во Франции, да и в России накануне и в начале войны. Но существовала в духовной жизни европейских стран и контрсила, противостоявшая этой пропаганде. Я имею в виду не только антивоенные документы II Интернационала, о которых говорили чаще всего. Был и пацифизм различных видов, а главное, не следует забывать, что начало ХХ в. было одним из периодов расцвета духовной культуры и в России, и в Германии, и во Франции.

Вторая проблема, которая также заслуживает изучения, это- война и общественная мораль. Давно известно, что война нередко развращает людей, приучает их убивать, не испытывая при этом нравственных страданий, что за войнами следует нарастающий вал преступности, возникающий после возвращения демобилизованных солдат к родным очагом. А в основе всего этого лежит особая военная мораль, которая не только оправдывает аморальные (с точки зрения общечеловеческих ценностей) действия, но подчас прямо вынуждает делать то, что в иных, мирных условиях человек никогда бы не сделал. О поведении человека на войне (в конкретных условиях 1914-1918 гг.) написано много, но все эти материалы нуждаются в современном прочтении и в соответствующем анализе.

1.0.3. А.М. Пегушев. Происхождение первой мировой войны: к вопросу о роли колониальных противоречий // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С. 62-65.

Политические, общественные и другие группировки в Европе вынашивали планы территориальной экспансии . Действительно, в результате войны был осуществлен передел колониальных владений побежденных и победители, прежде всего Англия и Франция, расширили свои империи за счет колоний. Но даже тогда власть метрополий на огромных колониальных пространствах зачастую оставалась еще в значительной степени условной. Население ряда обширных районов Африки в конце ХIХ - начале ХХ в. еще в полной мере не ощущало на себе пресс колониального правления, европейская администрация во многих странах колониального мира /за исключением Индии, некоторых стран Северной, Западной и Южной Африки и ряда др. была малочисленной, а колониальные границы, как правило, условными. Не случайно в этот период был распространен термин "сферы влияния", боле точно, нежели понятие "колониальное владение", отражающий характер взаимоотношений между соперничавшими державами.

Реальная жизнь нередко резко расходится с нашими абстрактными представлениями о ней. Известны случаи, когда, казалось бы, непримиримые колониальные соперники действовали сообща в критических ситуациях ил перед лицом общей угрозы. "Классический" пример такого сотрудничества соперников - совместное подавление восстания ихэтуаней в Китае в 1899-1901 гг. в 1899-1901 гг. Менее известный факт - помощь британских колониальных властей в Восточной Африке колониальной администрации бывшей Германкой восточной Африки в подавлении антиколониального вооруженного восстания 1905-1907 гг. /восстание Маджи-Маджи/. Этот перечень можно продолжать.

Вопрос о роли колониального фактора в возникновении первой мировой войны содержит еще один аспект. Усиливающиеся контакты с колониальной периферией в большой мере способствовали складыванию в метрополиях накануне и в особенности во время войны новой социально-психологической ситуации, отличительными чертами которой был рост шовинизма и расизма . Наиболее отчетливо эта тенденция прослеживалась в Германии, где шовинизм и расизм исходили не только "сверху", но и подпитывались "снизу". Именно в этой стране, в силу ряда конкретно-исторических, социально-психологических и других причин нашла свою почву идеология первого крупного теоретика расизма графа Жозефа де Гобино; в конце ХIХ в. развиваемые им идеи о превосходстве "арийской" или "тевтонской " расы "превратились в настоящий религиозный культ", в городах Германии появились общества Гобино". Перед первой мировой войной по приказу Вильгельма II было даже начато составление расовой карты Германии с целью выявления "истинных арийских элементов", однако в силу абсурдности этого замысла (в некоторых районах и областях не было обнаружено ни одного человека "арийского типа") он так и не был осуществлен.

Накануне Великой войны новая социально-психологическая ситуация сложилась и в других странах, в частности в Турции, бывшей союзницей Германии. Здесь рост массового шовинизма, также подпитывающий официальный курс, тесно переплетался с ростом панисламистских настроений . Религиозный шовинизм пронизывал военно-политические планы правящих кругов Турции. Они были более чем масштабны: разгром Англии в районе Суэца и России на Кавказе, объявление джихада всем "неверным" врагам Турции и в перспективе - объединение с Ираном и Афганистаном, захват Западной Индии, выход на Волгу и Урал в районы с исламизированным населением. К чему могли привести эти планы в случае их осуществления, можно судить по трагическим событиям 1915 г. в Восточной Анатолии и Армении.

1.0.4. А.В.Ревякин. Проблема вины и ответственности // Первая мировая война. М., 1998. С.65-70.

По большому счету у ведущих мировых держав не было достаточных оснований стремиться к войне. Для старых колониальных и многонациональных государств - Великобритании, Франции, России и Австро-Венгрии - в ней заключался непомерный риск "великих потрясений ", о чем напоминал опыт франко-прусской и русско-японской войн. От статус-кво особенно не страдали и молодые индустриальные державы, такие, как Германия и США, лидировавшие в мировом экономическом соревновании. Поэтому, выясняя причины первой мировой войны, важно не только указать на те общественные /международные, династические, экономическая, социальные, национальные и пр./ противоречия, попытку разрешить которые и представляла собой война, но и объяснить мотивы того, почему именно военный способ разрешения этих противоречий избрали основные мировые державы.

Ход международных кризисов начала ХХ вв., не исключая и июльского 1914 г., свидетельствует, что, прежде чем "перейти Рубикон" и сделать войну неотвратимой, каждая из конфликтующих сторон располагала временем на раздумья, отвлекающие маневры и, в крайнем случае, на дипломатическое отступление /в расчете на реванш при более благоприятных обстоятельствах/. Ни одна из европейских стран, за исключением Бельгии и Люксембурга, не подверглась внезапной агрессии типа той, которую в начале второй мировой войны Гитлер обрушил на Польшу, Данию, Норвегию и т.д. И если после длительных раздумий правительства основных держав Европы все же предпочли военный способ разрешения своих противоречий, то это, безусловно, говорит о решающей ответственности, по крайней мере, некоторых из них.

Вопрос об ответственности заставляет нас взглянуть на причины первой мировой войны и с правовой точки зрения. Долгое время последняя была у нас не в чести.

Между тем в правовом отношении вопрос об ответственности совсем не прост. К началу ХХ в. сложилась достаточно разветвленная система международного и национального права, регламентировавшая отношения между гражданами и правительствами разных стран. Напомним в этой связи о Гаагских конвенциях 1899 и 1907 гг. о мирном разрешении международного суда и др. Все это в совокупности представляло пусть несовершенную, но при наличии доброй воли достаточно точную основу для поиска путей справедливого /т.е. не нарушающего законных прав ни одной из сторон/ разрешения международных споров. Следовательно, вопрос заключается в том, какая из воюющих сторон и в какой мере нарушила в 1914 г. общепризнанные нормы права.

Уместно сослаться на один любопытный документ, который мы обнаружили в Центре хранения историко-документальных коллекций /ЦХИДК, ранее - Особый архив/. Это - машинописная рукопись объемом свыше 150 листов, помещенная в самодельную обложку, на которой чернилами выведено: "Юридическое досье войны. Конфиденциально. Экземпляр, переданный на хранение в библиотеку Лиги прав человека 28 мая 1917 г. " Она представляет собой доклад, с которым 9 июля 1916 г. на заседании Общества документальных и критических исследований о войне выступил Матиас Морхардт, многолетний председатель известной и влиятельной во Франции правозащитной организации - Лиги прав человека. Его выступление было посвящено анализу причин первой мировой войны. Морхардт подходит к этому вопросу как юрист, оценивая действия воюющих держав в зависимости от их соответствия нормам права. В центре его внимания находится событие, ставшее отправным пунктом международного кризиса, приведшего к войне, - сараевское убийство эрцгерцога Фердинанда. Анализируя доступные ему документы, прежде всего ультиматум Австрии и ответ на него Сербии, автор приходит к выводу, что "в правовом отношении у Австрии были основания требовать полного и немедленного удовлетворения за кровное оскорбление, которое ей было нанесено, и что в юридическом смысле поведение Сербии после сараевского покушения не может быть оправдано".

Морхардт далек от намерения "валить" всю ответственность на маленькую Сербию. Он считает, что позиция великих держав по отношению к сараевскому убийству также не свидетельствует о стремлении к торжеству справедливости.

Словно предвидя возражения, что-де неуступчивость Сербии исторически оправдана и объясняется ее борьбой за освобождение южных славян, угнетенных Австро-Венгрией, Морхардт замечает: "Я охотно допускаю, что Австрия навязала своему южнославянскому населению порядки, которые нельзя признать справедливыми... Но, принимая это во внимание, мы не должны забывать, что, согласно той точке зрения, которую мы здесь отстаиваем, право австрийских сербов на освобождение ни в коей мере не отменяет права самой Австрии на существование и защиту от посягательства на него, откуда бы они ни исходили - со стороны соседа или ее собственной территории". Он пишет: "мы хотели показать... что даже в той атмосфере подозрительности лжи, ненависти, в которой разразилась война 1914 г., Европа еще могла с почетом вернуться к исходному рубежу, если бы наши руководители не проявили склонность к авантюризму. Не бывает безнадежных ситуаций, из которых нельзя найти выход на пути мира, при условии действительного стремления к миру ".

Несомненно, к военному способу разрешения противоречий, накопившихся в отношениях между странами в начале ХХ в., подталкивало правительства и общественное мнение европейских держав, представление об оправданности и правомерности насилия во имя общественного (национального, классового, государственного) блага. Это представление во многом сформировалось под влиянием опыта революций, революционных и национальных войн конца 18 - 19 в. и к началу 20 в. вошло в плоть и кровь культуры и менталитета народов Европы. Нельзя сказать, что оно в корне противоречило идее права; напротив, оно исходило чаще всего из стремления к защите, восстановлению права. Но беда в том, что само право при этом получало слишком узкое или однобокое истолкование (как приоритет национальных, классовых, государственных и т.п.) императивов . Характерно, что в 1914 - 1918 гг. все страны воевали под лозунгами защиты отечества и национального освобождения. Ни одна из них прямо не называла свои цели войны захватническими, шла ли речь о "жизненном пространстве", "исконных землях " или о чем-либо подобном. И ради удовлетворения собственных притязаний никто из них не считался с правами противника. Такого рода " " дорого обошелся самим победителям: "Версальское перемирие " посеяло в Европе зерна еще более жестокого и опасного конфликта.

Мы разделяем мнение тех участников нынешней дискуссии, кто считает, что в прошлом наша историография преувеличивала значение экономических противоречий между державами в начале ХХ в. Не вдаваясь в подробную аргументацию этого тезиса, заметим лишь, что нормальный, здоровый рынок экономически не разделяет, а объединяет народы. И если в начале ХХ в. он порой давал повод для недоразумений и споров между ними, то он же их и мирил, все теснее связывая узами общих экономических интересов. Об этом свидетельствуют активные интеграционные процессы, наблюдавшиеся в предвоенные годы.

Пропагандистами свободного экономического сближения между народами были в те годы фритредеры. В ЦХИДК нами обнаружено досье, которое в порядке надзора французская полиция завела на организацию французских фритредеров - Лигу свободы торговли. Из него следует, что эта ассоциация была образована 5 ноября 1910 г., вскоре после международного конгресса фритредеров в Антверпене. В качестве ее уставных задач назывались пропаганда принципов свободы торговли и борьбы за их применение на практике.

Мысль о том, что торговля может и должна победить войну, проясняет взгляды фритредеров на причины первой мировой войны, хотя, разумеется, не исчерпывает их.

1.0.5. Б.М.Туполев. Россия в военных планах Германии // Первая мировая война: пролог ХХ в. М., 1998. С.49-53.

Причины первой мировой войны нередко весьма упрощенно, а еще чаще неверно трактуются в художественной литературе. Так, Марк Алданов в романе "Самоубийство", недавно опубликованном в России, утверждает, что "по случайности в 1914-м году судьбы мира были в руках двух неврастеников" - министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Берхтольда и германского императора Вильгельма II. "По всем глубоким социологическим теориям, убийство эрцгерцога Франца Фердинанда было лишь поводом для мировой войны. Однако при чтении почти простодушной переписки государственных людей того времени просто напрашивается другой вывод: сараевское убийство было не поводом, а именно причиной катастрофы", ибо о "борьбе за рынки" они не писали, а о "внутренних противоречиях капиталистического строя" ничего не слышали.

Считая, что "бесспорная вина за первую мировую войну лежит на ", и, признавая существование других точек зрения на этот счет, Деникин приводит в качестве доказательства своей правоты "бурный подъем германского "промышленного империализма", находившегося в прямой связи с особым духовным складом немцев", выступавших за "обновление дряхлой Европы". Отмечает он и распространение в Германии идеи "превосходства высшей расы" над всеми остальными, причем немцы (пангерманцы) без стеснения высказывали свой давний взгляд на славянские народы как на "этнический материал" или, еще проще, как на... навоз для произрастания германской культуры. "Мы организуем великое насильственное выселение низших народов" - это старый лейтмотив пангерманизма . Достойно удивления, с какой откровенностью, смелостью и... безнаказанностью немецкая пресса намечала пути этой экспансии", - писал Деникин. Однако "поперек австро-германских путей стояла Россия с ее вековой традицией покровительства балканским славянам, с ясным сознанием опасности, грозящей ей самой от воинствующего пангерманизма, от приближения враждебных сил к морям Эгейскому и Мраморному, к полуоткрытым воротам Босфора. Поперек этих путей стояла идея национального возрождения южных славян и весьма серьезные политические и экономические интересы Англии и Франции"

Мысли о неизбежности войны Германии с Россией распространялись прежде всего прибалтийскими немцами-эмигрантами, прибывавшими в Германию с 70-80-х годов Х1Х в. Наряду со своей публицистической деятельностью они посредством личных контактов с ведущими политическими и военными деятелями влияли на формирование государственной политики и общественного мнения в Германии. Немецкие публицисты балтийского происхождения изображали прибалтийские провинции России как "германскую вахту на границе славянства", как "крайние форпосты германского народа" в "старой борьбе между славянством и германством". Исходившей из России "угрозе германской культуре", по мнению этих публицистов, следовало своевременно противодействовать путем превентивной войны , которую они рассматривали как решающий момент борьбы между высокой и отсталой культурами.

Идеи балтийских немцев-эмигрантов, направленные на ослабление Российского государства, встречали понимание в правящих кругах Германии, многие видные представители которых вынашивали аналогичные замыслы. Так, еще в 1887 г. Бернхард фон Бюлов, являвшийся тогда первым секретарем германского посольства в Петербурге писал советнику ведомства иностранных дел Гольштейну: " мы должны пустить русскому при случае столько крови, чтобы тот не почувствовал облегчения, а 25 лет был не в состоянии стоять на ногах, Нам следовало бы надолго перекрыть экономические ресурсы России путем опустошения ее черноземных губерний, бомбардировки ее приморских городов, возможно большим разрушением ее промышленности и ее торговли. Наконец, мы должны были бы оттеснить Россию от тех двух морей, Балтийского и Черного, на которых основывается ее положение в мире. Однако я могу себе представить Россию действительно и надолго ослабленной только после отторжения тех частей ее территории, которые расположены западнее линии Онежская губа - Валдайская возвышенность - Днепр..."

Уже в ходе военных действий, после начала войны 1914-1918 гг., руководители Пангерманского союза настаивали на колонизации и онемечивании захваченных российских территорий. Его председатель Г.Класс считал, что Россию нужно лишить выходов к Балтийскому и Черному морям, отобрать у нее Кавказ и азиатские провинции. Украина должна стать формально "самостоятельным" государством, полностью зависящим от Германии.

Идеологией "окончательной борьбы" между славянами и германцами была воодушевлена вся германская правящая верхушка: кайзер, начальник Генерального штаба Мольтке, рейхсканцлер Бетман-Гольвег, руководители имперских ведомств. Имперское руководство стремилось добиться долгосрочного ослабления Российского государства посредством отторжения его западных пограничных территорий. В "сентябрьской программе" Бетмана-Гольвега говорилось о том, что "Россия по возможности должны быть оттеснена от германской границы, а ее господство над нерусскими вассальными народами сломлено". Основные политические принципы и направления ударов во время войны были теми же, что и перед войной.

Подтверждая осуществлявшуюся правящими кругами Германии на Востоке "политику освобождения и создания буферных государств", 5 апреля 1916 г. Бетман-Гольвег заявил, что "Германия никогда добровольно не передаст вновь под власть реакционной России освобожденные ею и ее союзниками народы, расположенные между Балтийским морем и волынскими болотами, будь то поляки, литовцы, балты или латыши". Эта "восточная" политика, подтвержденная рейхсканцлером весной 1917 г., до его отставки, нашла свое осуществление в мирных договорах 1918 г., подписанных в Брест-Литовске и в Бухаресте. Финляндия, Курляндия, Литва, остальная Балтика, Польша, Украина и значительные территории в Закавказье были отторгнуты от России. Правящие круги Германии рассчитывали по меньшей мере поставить в экономическую зависимость оставшуюся и все еще немалую, хоть и лишенную своих исконных земель, часть России. Это подтверждает существование летом 1918 г. обширных планов "освоения" территории России германскими промышленными монополиями.

1.0.6. В.С.Васюков. Мир на пороге войны // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С. 25-32.

1. "Война порождена империалистическими отношениями между великими державами, т.е. борьбой за раздел добычи". А объектами этого дележа являлись, по Ленину, " колонии и мелкие государства ". Однако мы видели, что противоречия, приведшие к войне, возникли не вдруг, а накапливались с середины Х1Х в., с домонополистической стадии, и вряд ли существенно изменили свой характер только в связи или по причине вступления капитализма в монополистическую стадию. Франция очень хотела вернуть себе Эльзас и Лотарингию в начале ХХ в. ничуть не меньше, чем в 80-е и 90-е годы Х1Х в. Поэтому объяснять войну только экономическими и политическими причинами - это известное упрощение. Тут сказались и уязвленное национальное чувств, давняя неприязнь, ставшая элементом общенациональной психологии, и вековые традиции, и сугубо национальные аспекты, и забота о соотечественниках.

2. Устоявшимся в литературе является и другой постулат, а именно: "... на первом месте стоят в этой войне два столкновения. Первое - между Англией и Германией. Второе - между Германией и Россией". Во-первых, здесь налицо явная недооценка франко-германских противоречий, острота которых была нисколько не меньше, если не больше, противоречий англо-германских и русско-германских.

3. И если, по распространенному мнению, яблоком раздора явились "колонии", то это опять-таки относится к разряду противоречий, в значительной мере коренящихся в стадии раннего капитализма. А между тем война между Германием и Францией, способная втянуть в свою орбиту другие европейские государства, могла вспыхнуть, скажем, в 1885 г. и позже, в последнем десятилетии Х1Х столетия. Следовательно, причины войны 1914- 1918 гг. оказались гораздо сложнее и многообразнее, чем принято было считать, и их надо основательно изучать, выходя при этом далеко за пределы ХХ в. ... война планировалась прежде всего как борьба за абсолютное господство на Европейском континенте, за территориальный передел мира.

4. Критически следует отнестись и к такому утверждению: наряду с двумя названными столкновениями (англо-германским и русско-германским), подчеркивал Ленин , "существует не менее - если не более - глубокое столкновение между Россией и Англией", порожденное "вековым соперничеством и объективным международным соотношением великих держав..." Как видите, и здесь не может не возникнуть вопроса. Коль скоро англо-русские противоречия на тот момент и в самом деле были еще более глубокими, чем англо-германские, то почему же Россия и Англия оказались в одной и достаточно прочной антигерманской коалиции?

5. Остается в тени и еще один важный вопрос, хотя он вроде бы напрашивается сам собой. Если центральным антагонизмом на европейском театре, да и в мире, был англо-германский, то почему первым объектом нападения со стороны Германия и оказалась Россия и Франция, а не главный ее враг - Великобритания? Более того, какое-то время, в самом начале, Германия, как известно, питала надежду, что Англия может воздержаться от вмешательства в конфликт, сохранить нейтралитет. Я позволю себе здесь сделать только следующее замечание.

Для того чтобы скрестить шпаги с Англией, Германии предстояло, прежде всего, устранить основное препятствие на пути к установлению своей гегемонии на Европейском континенте - разгромить франко-русский союз . Военную мощь Германии и блока Центральных империй в целом составляли наземные силы. Им-то и предстояло столкнуться с мощными сухопутными армиями франко-русского союза. Представляется, что Лондон, считая свое столкновение с Германией неизбежным, занимал какое-то время весьма двусмысленную позицию, имевшую целью позволить Германии сильнее увязнуть в конфликте, из которого она уже не смогла бы выбраться, после чего с помощью России и Франции разгромить своего соперника и конкурента. Исход борьбы решался на сухопутных театрах войны, а не на море. Увы, углубленный анализ военных аспектов названных проблем давно у нас не проводился и нуждается в возобновлении.

Отмечу в заключение, что главной причиной первой мировой войны являлось стремление Германской империи силой оружия установить свое господствующее положение в Европе и мире и готовность Тройственного согласия не допустить подобного исхода.

1.0.7. В.Н.Виноградов. "Вклад" малых стран в развязывание первой мировой войны // Первая мировая война: пролог ХХ в. М., 1998. С. 32-35.

Специфика роли балканских стран в развязывании первой мировой войны заключалась в том, что ни одна из них в самый момент ее возникновения не была в ней заинтересована, но каждая стремилась воспользоваться конфликтом для территориального расширения, причем все без исключения подобные планы выходили за пределы оправдываемой национальным объединением акции. Существовали великосербская, великогреческая, великорумынская, великоболгарская программы. Поэтому шансы на отказ государств региона от участия в войне практически равнялась нулю, и Балканы с осени 1914 г. превратились в заповедное поле охоты за союзниками для обеих группировок держав. С другой стороны, межбалканские противоречия были столь остры и запутаны, что если не полюбовное, то хотя бы удовлетворяющее две страны территориальное размежевание представлялось недостижимым. Поэтому попытки и Англии, и Тройственного союза заручиться поддержкой блока балканских государств были заранее обречены на провал. Их вовлечение происходило поодиночке и, как правило, после длительного торга.

Балканские страны нельзя рассматривать как клиентов или сателлитов той или иной державы. Румыния традиционно считалась находящейся в орбите германского капитала, а выступала на стороне Антанты. В Греции сильными экономическими позициями обладала Великобритания, тем не менее, в стране существовала сильная пронемецкая партия. Болгария, даже подписав договор с Центральными державами, медлила больше года, выжидая благоприятный момент для выступления. Переговоры Румынии с Антантой продолжались два года, и премьер-министру Ионелу Брэтиану удалось выговорить многочисленные уступки в территориальном вопросе. Младотурки вступили в войну поспешно и необдуманно, но происходило это под воздействием паносманских экспансионистских миражей, а не в результате немецкого давления. Мрачный юмор ситуации заключался в том, что германский посол в Стамбуле вообще был против вовлечения Турции в войну, полагая, что ей не выдержать напор англичан в Аравии и русских в Закавказье; кайзер Вильгельму II пришлось "поправлять" своего дипломата - не мешать же младотуркам воевать в германском блоке. Все это показывает, что вступление балканских государств в первую мировую войну произошло, прежде всего, и главным образом в соответствии с планами и расчетами их правящих сфер.

1.0.8. А.В.Игнатьев. Россия и происхождение первой мировой войны // Первая мировая война. Дискуссионные проблемы. М., 1994. С.92-105.

Правомерно ли ставить вопрос о роли отдельных держав в происхождении "Великой войны", коль скоро международные отношения в конце Х1Х - начале ХХ в. развивались в рамках мировой системы? Нам представляется, что да, если, конечно, не преследовать политизированную цель разделить государства на виновных и невиновных. Война была вызвана сложным комплексом причин, охватывавших едва ли не все стороны общественной жизни - от экономики до психологии. Эти причины или факторы по-своему преломлялись в истории каждой страны. Специфика такого преломления и может, по-видимому, служить предметом исследования. В данном случае речь пойдет о России - великой державе мирового значения, развитие которой существенно отличалось от западноевропейских и центральноевропейских государств.

Россия сыграла свою заметную роль в происхождении мировой войны, но ее значение в глубинных процессах вызревания этого катаклизма определялись скорее факторами политического, чем экономического свойства. Народнохозяйственный потенциал страны, особенно в соотношении с населением и территорией, был сравнительно невелик и сориентирована на внутренний рынок. В территориально-политическом разделе мира Россия заняла первостепенные позиции в эпоху, предшествовавшую переходу к монополистическому капитализму. Она принадлежала к числу держав, больше заинтересованных в сохранении уже произведенного раздела мира, чем в его переделе.

Несмотря на низкий уровень жизни населения, Россия играла одну из первых скрипок в концерте предвоенной гонки вооружений. Это объяснялось не только имперскими амбициями ее правящих кругов, но и другими причинами: геостратегическим положением, фактической утратой во время русско-японской войны флота, выявившимися в ходе той же войны и революции изъянами армии, очевидным намерением общеевропейского столкновения держав. Вместе с тем России принадлежала инициатива в зарождавшемся процессе цивилизованного регулирования международных споров и ограничении разрушительного характера войн, что соответствовало русской исторической традиции.

Россия, как почти все другие великие державы, выступала на международной арене не изолированно, а в составе группировки - Тройственного согласия , в которой представляла собой самостоятельную, но не ведущую силу. Одно время ее правительство рассчитывало даже остаться в стороне от вероятного англо-германского конфликта, но затем обострение собственных противоречий с Германией и консолидация германо-австрийского союза заставили отказаться от лавирования и стать на путь укрепления Антанты.

В целом политика России в Европе и на Ближнем Востоке не отличалась в расматриваемое время воинственностью. Недостаточная подготовленность к тотальной схватке и внутренняя нестабильность побуждали к осторожности и поискам компромиссов. Вместе с тем имперский менталитет правящей бюрократии не допускал мысли о хотя бы временном отказе от великодержавной роли, по крайней мере, в традиционных Восточном и славянском вопросах.

Определенное значение имел также великодержавно-националистический настрой общественности, проявлявшийся в печати и Думе. На рубеже 1913-1914 гг. в сознании правящих кругов произошел психологический перелом, выразившийся в решимости впредь не отступать перед вызовом со стороны Германии и Австро-Венгрии. Этот новый настрой сыграл свою роль в дни рокового июльского кризиса 1914 г.

1.0.9. В.П. Булдаков. Первая мировая война и имперство // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С. 21-25.

К концу нынешнего столетия появилась возможность утверждать, что ХХ век /особенно первая его половина / явился начальным и весьма неожиданным этапом глобализации человечества . Этот процесс протекал под влиянием и в условиях действия ряда разнородных новых факторов: всепроникающая роль неуправляемого индустриализма, невиданное развитие средств коммуникаций, скачкообразный рост народонаселения, лавинообразное становление гражданского общества через "восстание масс" и т.д. Но эти "объективные " интегрирующие факторы оказались в противоречии с людской психологией: прежде всего с воинственностью национального эгоизма. И если объективные условия подсказывали идею создания относительно гомогенного - "неконфликтного"- человеческого пространства, то сила традиции тянула к психологии имперства. Как следствие, "империалистический передел мира " принял форму всеохватывающей битвы за ресурсы и коммуникации. Причем речь шла даже не столько о непосредственных территориальных захватах, сколько о стремлении не дать сопернику осуществить их. Реанимация идеи имперства стала знамением времени: путь к глобализму стал пониматься как движение через гегемонизм, а последний предполагал блоковую систему с активным использованием этнонационального фактора.

Формально эпицентр войны возник в связи с противостоянием европейских империй разных типов - "индустриально-колониальных" /Великобритания, Франция/, "традиционных" /Австро-Венгрия, Турция, Россия/ и "переходных" / Германия, пытавшаяся использовать инерцию объединительного процесса для прыжка к новейшему империализму/. Главным содержательным итогом войны стало не то, что одержала верх Антанта, а то, что проиграли все "традиционные " империи независимо от блоковой принадлежности. В начале ХХ в. победить в битве за гегемонию смогли державы, наиболее подготовленные к тотальной войне. " Традиционные" империи, не изжившие сословности, этноиерархичности и не создавшие мощного ядра гражданского общества, оказались обречены на поражение и распад.

В связи с этим "вечный" вопрос об ответственности за развязывание войны надо ставить по-новому. Можно, конечно, продолжать сваливать вину за войну на "сумасбродного" кайзера, престарелого Франца Иосифа или безвольного Николая II, но между тем один лишь ряд этих имен наталкивает на новые, далеко идущие выводы. Личные прегрешения этих монархов против европейского мира оказались в значительной степени объективно спровоцированными. Не последнюю роль при этом сыграли малые страны и народы Европы, преимущественно по инициативе которых неотъемлемым в перечне новых правил межимпериалистической борьбы стал лозунг "защиты прав угнетенных наций".

В том факте, что война началась с выстрелов в Сараево, возможно, уже содержится важнейший намек " Клио ". Но и помимо него существует достаточно факторов заинтересованности националистических лидеров малых народов в столкновении империй.

Известно, что державы Антанты почти сразу после оформления альянса заговорили об угнетении славянских народов Австро-Венгрией, поляков - Германией, армян - Турцией. Еще в 1911 г. был создан так называемый Союз национальностей из либеральных деятелей франкофильской ориентации. По аналогичному рецепту в Германии в 1916 г. была сколочена Лига нерусских народов России, деятели которой заявляли, что поражение России послужит интересам угнетенных ею народов и пойдет на пользу всему человечеству.

Не отставала от демократий Запада и самодержавная Россия. Объективно, она вступала в войну в невыгодной для себя межэтнической ситуации внутри страны. В этих условиях "освободительная" миссия могла сакрализовать имперское единство. Пропагандистская кампания началась, однако, поздно. Тем не менее, уже в течение первого полугода войны в России было выпущено до 600 различных печатных изданий общим тиражом до 11 млн. экз., пронизанных шовинистическими и непосредственно малым народам, в первую очередь "братьям-славянам".

Царизм обнаружил известную пропагандистскую изобретательность. Появившееся 1 августа 1914 г. воззвание Верховного главнокомандующего вел.кн. Николая Николаевича к полякам /составленное в российском МИД/ напоминало о том, что "не заржавел меч, разивший врага при Грюнвальде ", и обещало восстановление единой Польши под "скипетром русского царя". Вскоре последовало обращение того же Н.Н.Романова к народам Австро-Венгрии, распространенное на девяти языках. В нем заявлялось о стремлении к тому, чтобы каждый из народов империи Габсбургов мог свободно развиваться, сохраняя язык и веру в единении с мировым центром славянства. В целом царизм склонялся к идее образования федерации славянских монархий в качестве преемницы в военно-политическом смысле "единой и неделимой". Эти планы получали весьма активную поддержку в известных националистических кругах, и особенно среди военных.

Итоги первой мировой войны имели абсолютно неординарное значение "на все времена". В целом их можно свести к феномену кризиса имперства. Это означало, с одной стороны, что "индустриально-колониальные" империи, несмотря на демократизацию метрополий, отнюдь не отказались от гегемонистских устремлений. С другой стороны, такие "традиционные" империи, как Австро-Венгрия и Турция, развалились, причем этот факт был чреват новым обострением борьбы за передел мира. Наконец, Германия, как империя "переходного" типа, в очередной раз попыталась осуществить заявку на гегемонию на мировой арене, используя на этот раз не пангерманизм, а нацизм, т.е. мощную подпитку шовинизмом сознания масс, не желающих ощущать себя "жертвой Версаля".

1.0.10. Брунелло Видженцци. Причины первой мировой войны как проблема соотношения "короткого" и "длительного периодов" // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С. 78-91.

Кроются ли предпосылки возникновения войны в кризисе июля 1914 г., в том невероятном клубке ситуаций, событий, сил, решений, который не мог быть распутан иначе как посредством вооруженного конфликта? Или политические, экономические, военные, социальные и культурные причины войны вызревали в течение длительного периода; и был ли июль 1914 г. безумным, но вполне предсказуемым концом болезни, в тот момент уже неизлечимой, которая стала очевидной после медленного, обманчивого, даже скрытного инкубационного периода? Именно этот вопрос продолжает волновать исследователей. Более того, при рассмотрении работ по данной проблематике обнаруживается формирование двух "моделей" /этот термин должен использоваться с осторожностью/ в зависимости от того, относится ли воссоздаваемая историческая ситуация к "короткому" или "длительному " периодам".

Я полагаю, что в исследованиях последнего времени все возрастающее, по сравнению с прошлым, внимание уделяется "короткому" периоду - июлю 1914 г. Как никогда ранее исследования "короткого" периода буквально взорвали ситуацию по всем направлениям, заставляя явственно ощутить тесные, многочисленные, устойчивые и неожиданные связи с предшествующей эпохой и с последующим военным временем. Пристальное изучение этих трудов и того, что их связывает между собой, привело к мысли, что нет необходимости сводить "короткий" период только к истории дипломатии, действиям зачинщиков, правительств или политической истории. Конечно, у политической истории есть свое собственное место. Но что важнее и что все боле привлекает внимание исследователей, так это поиск ответа на вопросы, как и почему политическая история стала абсолютно неотъемлимой частью исследований и что означает это на историческом уровне.

Социальная и экономическая история, история общественной мысли, элит и масс, партий и менталитета также начинают находить свое место в контексте "короткого" периода.

В работах Ливена и Спринга, Штейнера и Брока, а также других авторов присутствует момент, показывающий, что анализ июльского кризиса 1914 г. заставил их посмотреть на события более широко и обратить внимание на структуры, амбиции, правила и даже наиболее употребимый вокабулярий, на напряженность и глубокую обеспокоенность, неуверенность, фантазии, мисперцепции, характерные для "великих держав". "Ответственность" Германии /если позволительно употреблять этот термин, который в настоящее время неточно истолковывается и должен быть приведен в соответствие с историческими реалиями/ остается по-прежнему неопровергнутой. Что действительно вызывает удивление, так это наличие общих черт в поведении великих держав в 1914 г.

Иногда может показаться, что история "короткого" периода является несерьезной и излишне фрагментарной, демонстрируя слабости или же полное отсутствие реального смысла там, где необходим поиск убедительных взаимосвязей. Наиболее наглядным примером может служить изучение позиции деловых кругов в вопросах войны и мира. Исследования по этой теме, как правило, сохраняют приблизительный и поверхностный характер. Их авторы утверждают, что, например, Сити или его влиятельные представители, группы делового мира различных стран, несомненно, склонялись к нейтралитету или миру или стояли в стороне и занимали пассивную позицию. Недоставало проницательности? Корпоративная глупость? Символ уходящей эпохи? Такое суждение представляется сомнительным и недостаточно глубоким, если не учесть, что бросающийся в глаза фактор "присутствия-отсутствия" определенных фигур может иной раз очень ярко высветить определенную ситуацию и открыть дополнительные возможности изучения важных для истории страны связей.

С одной стороны, изучение документов, поэтапная реконструкция поведения промышленно-финансового сообщества подталкивает нас к выводу, что в Европе того времени разрыв между мировой "экономикой" и "политикой" был гораздо большим, чем представлялось вначале, что и вынуждает историков искать новый подход к исследованию.

Бергхан... почти не сомневается в отсутствии каких-либо внешних влияний на принятие Вильгельмом решений по вопросам войны и мира. Настаивая на этом, он приходит и к другому выводу, а именно: все группы, занимавшие традиционно лидирующее положение в экономике, все еще связанные с интересами и обычаями "доиндустриальной эры", были лишь в малой степени способны на давление, которое обычно оказывают деловые круги на правительство. Они руководствовались тогда главным образом теми же ценностями, что и узкая правящая верхушка: общей национальной идеей и иерархическими принципами, господствующими в обществе.

Вышесказанное вполне соотносится с той критикой, которую нарисовал Спринг, описывая заседания русского кабинета министров 24 июля 1914 г., где на проявления "твердости" /как на способе по возможности сохранить мир / больше всего настаивал министр земледелия А.В.Кривошеин . Министр излагал свои взгляды с особым упором на традиции "русского народа". Высказанные им мысли далеко выходили за рамки чисто военной стратегии. "Необходимо больше верить в русский народ, - говорил он, - и его пронесенную через века любовь к Родине, которая всегда обладает приоритетом по отношению к соображениям о степени готовности и неготовности к войне".

Эти слова - пример того, как автор, занимавшийся "коротким" периодом 1914 г., обращается к предшествующей многовековой истории "аграрной" Европы с ее порядками и традициями, с ее аристократией и крестьянством. Таким образом, связи между "коротким" и "длительным" периодами возникают естественным путем в процессе исторического исследования, но они требуют различных форм своего выявления, подсказывают различные опосредования. Так, например, теме "поколения 1914 г. " принадлежит особое место в исследованиях, рассматривающих "короткий" период. Роберт Воул берет ее за отправную точку своей интересной книги, в которой анализ "лихорадочного энтузиазма" широких слоев европейской образованной молодежи в начале войны потребовал от него обратиться к предшествующему периоду. Это было необходимо для того, чтобы объяснить само происхождение мифа о" поколении " во всех его взаимосвязях с социальной историей, историей общественной мысли, историей общественной мысли и нравов, со всеми его порывами, страстностью, его лозунгами, иллюзиями, которые, как правило, не были чем-то новым, но в 1914 г. казались таковыми и становились неотъемлемой составляющей войны и послевоенной жизни. Примерно то же следует сказать об интеллигенции в целом.

Если мы снова обратимся к урокам июля 1914 г., когда Европа действительно находилась на грани войны и мира и испытывала на себе всю тяжесть этого выбора, пугаемая его неизвестностью и сомнительными соблазнами, мы сможем лучше понять историю великого конфликта и его место в событиях нашей эпохи.

1.0.11. Э. Урибес Санчес. Современная французская историография происхождения первой мировой войны: методология и проблематика. // Первая мировая война. Дискуссионные проблемы истории. М.. 1994. С. 33-45.

Внешнеполитическая история первой мировой войны 1914-1918 гг. на протяжении вот уже почти восьми десятилетий привлекает внимание французской историографии. У истоков исследования этой проблематики стоит выдающийся французский историк, член Французской Академии Пьер Ренувен /1893-1974 гг./ - основатель современной французской школы исследования внешней политики и международных отношений.

Предложенная П.Ренувеном новая теория международных отношений, развиваемая его учеником Ж.Б.Дюрозелем и другими представителями его школы, является своего рода синтезом крупнейших направлений французской и европейской историографии 30-50-х годов ХХ в. - социально-экономической истории " школы Анналов " - Ф.Броделя и политологического - Ф.Шабо - Р. Арона, синтез, который привел к возрождению внешнеполитической истории на новом методологическом уровне. Следуя принципу междисциплинарности в исследовании международных отношений и внешней политики государств, будучи открытой и в то же время критически осторожной в восприятии новых идей и методов американской клиометрии, она в своей основе сохраняет и развивает историко-социологическую и политологическую основу, применяя методы самого широкого диапазона - от традиционных историко-логических до новейших методов системного анализа, социальной психологии, антропологии и теории принятия внешнеполитических решений. Восприняв некоторые важнейшие положения марксизма, в частности исторического материализма, представители этой школы их по-разному интерпретируют, стремясь в то же время к самому широкому охвату и учету объективных и субъективных факторов и их взаимодействия во внешнеполитической истории. Такое стремление в отображении внешнеполитического процесса, сфокусированное в конечном итоге на человеческую деятельность и на конкретную личность, являясь отличительной чертой французской школы историков- международников.

Теоретическое обоснование нового методологического подхода к исследованию внешней политики и международных отношений было дано Ренувеном в вышедшей в 1964 г. в Париже книге "Введение в историю международных отношений", соавтором которой был его ученик, соратник и приемник Жан Баптист Люрозель. Существо предложенной им многофакторной теории так называемых глубинных сил, определяющих внешнюю политику государств и международные отношения, было сформулировано на первых же страницах труда: "Географические условия, демографические изменения, экономические и финансовые интересы, коллективные менталитет и психология, - это те "глубинные силы", которые составляют основу отношений между человеческими коллективами и по преимуществу определяют их характер".

"Глубинные силы", в интерпретации Ренувена, - это объективно существующие факторы, составляющие основу внешней политики, они не зависят от воли, желания и сознания государственного деятеля, оказывают постоянное влияние на него, заставляя действовать в определенном направлении, намечая рамки и пределы его действий. Он различал две категории "глубинных сил": материальные и духовные. К первым он относил географический, демографический, экономический факторы, ко вторым - коллективный менталитет, психологию, национальные чувства и национальное самосознание, устойчивые течения общественно-политической мысли.

Период 1890-1914 гг. Ренувен выделяет как этап формирования глубинных причин мировой войны, проявления новых, качественных явлений в экономике и политике великих держав, связанных с вступлением капиталистических стран в особую полосу своего развития, которая отмечена активизацией колониальной экспансии великих держав, стремлением к окончательному разделу и подчинению слаборазвитых стран, глобализацией их внешней политики. Ренувен не признает империализм как особую стадию капитализма в его экономической интерпретации, как господство монополий и финансового капитала. Он традиционно характеризует его как захватническую внешнюю политику, как стремление промышленно развитых стран к созданию возможно более обширных имперских владений. С этими процессами было связано расширение противоречий между великими державами до глобальных масштабов, хотя эпицентр их оставался в Европе.

Согласно концепции Ренувена, не экономические причины были определяющими в возникновении мировой войны. В созданной им масштабной панораме взаимодействия разнообразных и равноправных по своей значимости глубинных факторов внешней политики он выделял присущую капитализму тенденцию к экономическому взаимодействию и сотрудничеству предпринимательских организаций и банковских монополий противостоящих друг другу стран во имя созидательных задач бизнеса, а также боязни риска в случае возникновения мирового конфликта.

Признавая косвенную роль экономического фактора в возникновении первой мировой войны, Ренувен в качестве решающих, определивших развитие драматических событий, выделял национальные и политические факторы в их взаимодействии и взаимосвязи. Европейский конфликт произошел между государствами и народами на почве столкновения национальных интересов, воплощенных в политические цели: прежде всего в стремлении Германии удовлетворить свои возраставшие национальные амбиции на путях достижения гегемонии в Европе, сплотившиеся против нее Францию, Россию и Англию; в борьбе за государственное выживание раздираемых национальными распрями Австро-Венгрии и Турции; в осуществлении вековых чаяний народов Балканского полуострова в достижении своего национального и государственного суверенитета; в росте реваншистских настроений во Франции за возвращение Эльзаса и Лотарингии и т.д.

Как самодовлеющий фактор внешнеполитического процесса кануна 1914 г. рассматривает Ренувен коллективную психологию народов и правящих кругов, "коллективные страсти". Особое внимание он обращает на то, что национальные чувства иногда психологически подводят народные массы и правительства к восприятию войны как единственного способа осуществления "национальных целей ".

И все же решение проблемы развязывания войны в июле 1914 г. Ренувен связывает не с размахом национальных страстей, а с чисто политическими, а точнее, политико-дипломатическими факторами. Он отрицает стремление правящих кругов враждующих государств, ответственных за принятие внешнеполитических решений, к вооруженному конфликту как единственно возможному выходу из кризисной ситуации в июле 1914 г. Весь драматизм развития событий заключался в том, что доведенное до высшего напряжения политическое противостояние и подводили правительства к тому, что лишь "забота о безопасности, мощи и престиже корректировала окончательный выбор".

В отличие от Ренувена, его ученики и последователи придают гораздо большее значение экономическому фактору и его влиянию, а все сферы жизни общества. С этих позиций они констатируют бурный экономический рост европейских стран, который вел к всеобщей дестабилизации обстановки в Европе. Экономической интеграции препятствовали два главных обстоятельства: различные уровни экономического развития стран и внутренние социальные мотивы, проистекавшие из экономических перемен.

В последнее время французские историки в гораздо большей степени, чем раньше, изучают социальные перемены и последствия, вызванные экономическими и иными причинами. В определенной степени это связано с разработкой в германской историографии проблемы так называемого социального империализма, который определяется как попытка со стороны правящих кругов и социальных групп регулировать социальные конфликты не путем глубоких реформ, но при помощи великодержавной националистической идеологии и колониальной экспансии. С этой точки зрения заслуживает внимания данное Х.Бемом определение германского империализма как попытку правящих кругов подавить с помощью националистических лозунгов и колониальной философии фундаментальные изменения социальных структур, которые происходили в результате промышленной революции. "Социалистическая "угроза",- пишет Жиро, - кажется, распространилась по всей Европе". Правящие круги отвечают на нее пропагандой национализма, представлявшим с их точки зрения "лучший инструмент национального объединения".

На общем фоне экономических, национальных, социальных процессов, определявших историческое развитие и взаимоотношения европейских держав в направлении к всеобщему вооруженному конфликту, политические и дипломатические причины возникновения войны не кажутся самодовлеющими, как это выглядело в концепции Ренувена. Как пишет Жиро, развитие политических и дипломатических отношений "представляется подчиненным мощной фатальности", "в действительности как в классической трагедии пьеса разворачивается с жесткой логикой".

В последнее время все больше изучается влияние культуры, культурных аспектов на внешнюю политику. Обязательным стало рассмотрение влияния на внешнюю политику господствующих идеологий светского и религиозного характера, социально-культурных традиций, средств массовой информации.

В последние годы принципиальное значение приобретает изучение самого внешнеполитического ведомства, его структуры, функций, личного состава, механизма принятия решений как на министерском уровне, так и "управляющим центром" страны. В последнее время французские историки ставят новую методологическую проблему - опасности модернизации истории, замены понимания отдельных исторических событий современными представлениями о них. Это касается, прежде всего, изучения коллективного сознания, общественного мнения, личности и менталитета государственных и политических деятелей, дипломатов и т.д.

Вопросы и задания.

1. На основе знакомства с приведенными историографическими источниками составить следующую таблицу.

   Таблица № 1.

   Характерные черты основных историографических версий происхождения первой мировой войны

2. Что можно сказать об источниковедческом аспекте рассмотренных концепций?